— Четыре тысячи семнадцать, — повторил Эмиль, и у хозяина отвисла челюсть. Голеску посмотрел на него, потом на мальчика и просиял.

— Значит, это правильный ответ? — проговорил он. — Господь Саваоф и все святые!

— Н-нет, не правильный, — возразил хозяин, с трудом приходя в себя.

— Нет, ответ верный, — уверенно сказал Голеску. — По глазам вижу, что так!

— Нет, не верный, — продолжал настаивать хозяин.

— Может, вытряхнем ячмень да посчитаем? — насмешливо предложил Голеску.

— Нет. К тому же ты мне еще не заплатил… И вообще, это не ты угадал — это твой мальчишка угадал, так что попытка не считается. В конце концов, я…

— Ах, мошенник! — прошипел Голеску. — Ты самый настоящий жулик, приятель. Если хочешь, я могу крикнуть это во все горло! Только предупреждаю: легкие у меня хорошие, а голос громкий, так что если уж я закричу, все в городе узнают, что ты отказался выдать маленькому мальчику честно выигранный приз. Ну так как, кричать мне или…

— Тише, тише! — замахал руками хозяин. — Так и быть, я заплачу твоему отродью двадцать тысяч лей, только молчи! — И перегнувшись через прилавок, он прижал палец к губам Голеску. Тот победно улыбнулся в ответ, так что кончики его усов приподнялись, словно у таракана.

На обратном пути к фургону Амонет Голеску поднес кошелек к уху, потряс и, прислушиваясь к звону монет, подмигнул Эмилю.

— Неплохой улов за одну ночь, правда, Тыковка? Готов спорить, когда твоя хозяйка увидит это, она сразу подобреет.

Эмиль, задумчиво обсасывавший палочку от сосиски, опять не ответил.

— Разумеется, о роли, которую ты сыграл в этой комедии, придется умолчать. Из тактических соображений, — добавил Голеску, огибая последнюю палатку. Посмотрев на фургон Амонет, он, к своєму изумлению, увидел небольшую очередь. Часть ее составляли одинокие женщины и девицы, которым, несомненно, хотелось, чтобы хозяйка нагадала им скорое счастливое замужество, однако таковых было меньшинство. Основную массу клиентов Амонет составляли мужчины подозрительного, а если говорить откровенно, явно бандитского вида, глядя на которых, Голеску с беспокойством подумал, что с некоторыми из них он мог сталкиваться в прошлом, так сказать, на профессиональном поприще, причем далеко не все эти столкновения можно было назвать приятными. Поэтому он не пошел дальше, а напротив — юркнул назад под прикрытие ближайшей палатки. Стоя в густой тени, где его никто не мог заметить, Голеску посмотрел на Эмиля.

— Думаю, не стоит ей мешать, раз она еще работает, — сказал он. — Да и у нас будет достаточно времени, чтобы состряпать подходящую историю о том, как мы проявили храбрость и находчивость и добыли для нее этот толстенький кошелечек. Она ни за что не поверит, что ты мог угадать… — Голеску осекся и снова смерил Эмиля внимательным взглядом. Потом в комическом отчаянии хлопнул себя по лбу.

— Стоп! Как же я сразу не догадался! Амонет знает об этой твоей удивительной способности. Именно поэтому она и держит тебя при себе, так?

Несколько секунд он молчал, но охватившее его радостное волнение было столь велико, что подействовало даже на погруженного в себя Эмиля. Робко подняв голову, мальчуган посмотрел на Голеску, но черты последнего исказились в гримасе такого свирепого добродушия, что Эмиль невольно вскрикнул и закрыл лицо руками.

— Мой дорогой Тыковка! — Голеску сгреб мальчугана обеими руками и крепко прижал к себе. — Да с такими способностями!.. Отныне ты мой лучший друг. Нет, что я говорю?.. Ты мой младший братишка, гениальнейший из вампиров! Идем, мой дорогой, я куплю тебе еще одну сосиску. Не хочешь сосиску? А как насчет мамалыги с баклажанами? Может, купить тебе молочную болтушку? Или горячий шоколад?.. Не беспокойся, дядюшка Барбу позаботится, чтобы у тебя было все, чего бы тебе ни захотелось, драгоценный ты мой. Идем, прошвырнемся по ярмарке вместе. Вот увидишь — я сумею доставить тебе удовольствие.

К тому времени, когда Голеску и Эмиль оказались в густой тени под вторым фургоном Амонет, кошелек с двадцатью тысячами лей понес некоторый урон. Трудно было ожидать, что Эмиль, объевшийся сосисками и сахарной ватой и державший в руках дешевую тряпичную куклу и ярко раскрашенный деревянный волчок, которые занимали все его внимание, будет в состоянии в Полной мере проявить свои удивительные способности, продемонстрированные им недавно, однако Голеску был исполнен решимости проверить свою догадку. Вытащив из кармана новенькую карточную колоду, он разорвал бандероль и принялся тасовать карты, то и дело поглядывая на мальчугана с приторно-сладкой и в то же время хищной улыбкой.

— О, мне приходилось слышать о подобных явлениях, мое маленькое чудо, — ворковал Голеску, покуда карты с легким треском порхали между его жирных пальцев. — Гении рождаются редко, но когда это происходит, они, как правило, совершенно не приспособлены к жизни в обществе. Большинство вундеркиндов настолько не от мира сего, что их приходится кормить и ухаживать за ними, как за младенцами, но их ум, их гений!.. Они, как никто, постигают глубину предметов и явлений и играючи создают собственные системы, в которых не могут разобраться дипломированные ученые. Давай-ка проверим, может быть, и ты такой же…

Голеску потребовалось около часа времени, чтобы окончательно убедиться, что Эмиль способен считать карты быстро и точно; увидев сложенную веером колоду даже мельком, он мог перечислить все карты, которые в ней были.

— И последний вопрос, Тыковка, — сказал Голеску, небрежно швыряя колоду через плечо, так что карты рассыпались, словно сухие листья осенью, и пропали в ночной темноте. — Хотел бы я знать, почему мадам Амонет не воспользовалась твоими, не побоюсь этого слова, фантастическими способностями, чтобы стать богатой, как Крез? Или это был Дарий? Впрочем, не важно…

Эмиль не ответил.

— Это же так просто! — настаивал Голеску. — Просто и безопасно. Так почему же она избрала другой путь?

Говоря это, Голеску наклонился, чтобы бросить взгляд на клиентов, по-прежнему толпившихся у дверей переднего фургона. Как раз в эту секунду оттуда выходила какая-то женщина, которая громко всхлипывала и заламывала руки в неподдельном отчаянии. Несмотря на то, что ярмарочная площадь к этому времени почти опустела, несколько мужчин — явных головорезов, судя по их виду — все еще дожидались… чего? Предсказания своей судьбы? Это было маловероятно, к тому же