Панасыч смылся из спальни и пацаны шустро начали выбираться из постелей. Никому не хотелось очередного воспитательно-педагогического урока от сержанта госбезопасности. Он явно не приверженец Макаренко. Представления о педагогике у Шипко свои, особенные.

— Ну, млять, Реутов…Ну, спасибо… — От души высказался Подкидыш, натягивая на ходу штаны. — И главное, по итогу — херня вышла. Хоть бы до конца этого Молодечного придушил. Честное слово. Тогда понятно, за что страдали бы…

Я, хмыкнув, пожал плечами, мол, тебе надо, ты и души. Хоть Молодечного, хоть Шипко, хоть самого Шармазанашвили.

При этом продолжал одеваться. Пять минут не резиновые. На слова Ваньки, если честно, не обращал особо внимания. Это он просто дуркует. Подкидыш вообще постоянно всем недоволен. У него натура такая. Сам по себе он пацан неплохой. Гнили в нем нет.

Да и к ситуации с Кривоносым Ванька, как все остальные, отнесся с некоторой долей восхищения. Тут дело даже не во мне. Кто-то из них, из обычных пацанов, бывших беспризорников, смог заломать чекиста. Вот что для детдомовцев было самым важным.

Когда мы вечером вернулись в барак после того, что произошло на площадке, они наперебой кинулись расспрашивать меня. А где я так научился? А кто мне такое показал?

И конечно, искренне благодарили за возможность попасть в Москву. Ну, как благодарили… Матом, со смешками и подковырками, дружескими ударами по спине. В общем, кто на что сподобился. Ждать от этих парней «спасибо» или чего-то большего — глупо.

Благодарили все. Кроме Зайцева. Эта гнида сидела с поджатыми губами, кривила рожу, а потом вообще выдала:

— Я, конечно, дико извиняюсь, граждане босяки, но никого не смущает, что он ненормальный⁈ — Поинтересовался Василий раздражённым тоном.

Он даже встал с кровати, на которую плюхнулся с недовольной физиономией, и замер посреди спальни, уставившись на детдомовцев.

— Вы вообще вида́ли, что там было? Он же натурально чуть не убил этого Молодечного. Если бы не Шипко… Мы сейчас в другом месте сидели бы. А то не знаете, как это работает? Впаяли бы всем разом. И хрен докажешь, что мы не при чем. Реутов, между прочим, всех нас чуть под расстрел не подвел.

— Вася… — Подкидыш проскакал в сторону шкафа, мимо Зайцева на одной ноге. Вторую он упорно пытался вытащить из кеда, — Заткнулся бы ты, ей-богу… Сука… Натёр, что ли…Вроде разносились уже малёх.

Гнида только открыл рот, собираясь что-то возразить, но Ванька, наконец, освободился от обуви, встал напротив Зайца, а потом ткнул ему своим кедом прямо в рожу.

— Слушай сюда. Алёша нас нормально выручил. С Молодечным за всех дрался. Понял? И за тебя, говна ты кусок, тоже. Чтоб мы завтра смогли в город выехать. Отдохнуть, как люди. То, что он ему шею чуть не сломал… И че? Не сломал же. Да и потом… Я бы их всех давил. Как клопов!

Последнюю фразу Подкидыш высказал с какой-то особо сильной злостью. Я по этому поводу для себя сделал отметку. Надо поинтересоваться, что там у Ивана в прошлом, кроме кошельков советских граждан. Вообще, по-хорошему, не мешало бы обо всех узнать. Кто откуда есть и как оказался в детском доме или на улице. Эта информация мне пригодится.

В бараке нам жить недолго. Нас в любом случае поселят скоро в главный корпус. А там… Там, как в фильме. Комсомольцы, спортсмены, активисты и просто редкостные мудаки. Не все, надеюсь. Однако, вполне хватит этого Цыганкова, с которым я в столовой сцепился. Мне нужен крепкий, надёжный тыл в виде своей команды. И кстати, Василия я в этой команде точно не вижу.

— А я че? Я ничё. Просто так сказал… — Зайцев сразу же сдал назад. Даже тон у него изменился. Стал приторно-виноватый. — Вдруг у него эти… Приступы… У нас в деревне тетка была. Так вот она летом и зимой — ничего вроде. А как весна или осень — вилы возьмёт да на всех подряд кидается. Наши то ее вроде пожалели, а она потом секретаря горкома заколола. Который случайно в деревне оказался. А так то я че? Я к Реутову вопросов не имею…

Однако, едва пошла ночь и наступило утро в виде Шипко, который во все услышания зарядил про Клячина, вопросы внезапно появились. Василий ещё на пробежке начал гундеть. Повод нашёл. Уважительный. Что меня лично старший лейтенант госбезопасности в город заберет, отдельно ото всех. Когда вернулись с пробежки в барак, обмылись, сходили на завтрак и начали собираться, Вася завелся еще сильнее.

Скорее всего, гниду спровоцировало мое молчание. Я вообще все утро не обращал внимания на его тупые, дебильные намеки. А намёки эти, само собой, опять вернулись к тому, что я могу быть крысой, которая стучит чекистам. Я ж идиот. И чекисты идиоты. Взяли, так бездарно спалили своего стукача. Да еще возят его, то есть меня, как важного человека, на личном автомобиле со старшим лейтенантом госбезопасности в роли шофера.

Причиной моего игнора в сторону Зайцева являлись не особо радужные мысли, которыми я загрузился сразу, едва проснулся. Просто в голове был какой-то долбаный дом советов. Причём, советов самому себе. Поговорить то больше не с кем. Обсудить. Услышать мнение со стороны. Вчерашняя ситуация меня изрядно напрягла на самом деле.

До нашей драки с Молодечным никаких ярко выраженных негативных эмоций ни к кому из чекистов я не испытывал. Нет, раздражение имелось. Клячин за время нашей поездки бесил неимоверно в некоторых вещах. Бекетову не верю. Его эта история о вечной дружбе вызывает много вопросов. Шипко… Ну, тут все ясно. Неплохой он мужик. Реально неплохой. Хотя минусы тоже имеются. Однако ненависти ни к кому из них я до вчерашнего вечера не испытывал. А тут — прямо крышу снесло.

Казалось бы, какая мне разница? Эмоции не мои. Это — Алешина злость. А выходит, что разница очень даже большая. Потому как злость — Алешина, но грохну какого-нибудь чекиста в итоге я. В момент очередного заскока. Оно мне надо? Нет. Не надо.

Вот эти мысли в башке и крутились. А еще упорно лезло в голову воспоминание, спровоцировавшее всю ситуацию — лицо Бекетова. Более молодое лицо. Как раз, наверное, лет десять можно с его нынешней физиономии скинуть. Получается, не сбрехал товарищ старший майор госбезопасности. Виделись мы с ним раньше. Черт… Не мы. Я