Мысль, что в дом проник посторонний, вызвала оторопь. Пришлось проверять все окна в доме. А их ну очень много. Я входила в комнаты, осматривала окна и испытывала при этом страх. А вдруг окажется, что какое-то окно открыто? Вернее, не заперто? Но нет, все было в полном порядке. Тогда кто пил кофе?

Ладно. Хватит уже думать об этом. В доме никого не было, я же все проверила! Значит, это я сама пила кофе. А потом просто заснула, забыла об этом.

И вдруг меня охватила паника: Виктор! Только он мог вот так запросто прийти сюда, к себе домой, чтобы забрать что-нибудь, да и выпил кофе. Но как же так? Не мог же он запереться изнутри…

Уф… Как же тяжело, когда ты остаешься один на один со своими мыслями, проблемами, когда живешь, не зная, что тебя ожидает завтра. И ведь подруг настоящих нет. Все такие стервы, и теперь те, кто бывал у нас дома, знают, возможно, о том, что мы разводимся и что меня собираются выкинуть из собственного дома. Злорадствуют, наверное.

Что, если позвонить Оксане? Как она там? Где? Муж отобрал у нее детей и, так же как и меня, выпроводил из дома. Правда, говорят, что он дал ей денег и она именно поэтому-то и спивается – пропивает все, что получила. Вот где она сейчас может быть? Либо живет у какой-нибудь подруги, может, уехала к родителям куда-то в Карелию, либо… Может, вообще спилась окончательно и замерзла где-нибудь под забором. А я сижу в теплом доме, трачу вырученные за шубы деньги на деликатесы и сладости и делаю вид, что вообще с ней не знакома.

Подумалось, что чувство сострадания человек чаще всего испытывает к тому, кому намного хуже, чем тебе.

И я позвонила ей. Я была готова ко всему: и что трубку возьмет кто-то другой, к примеру кто-то из ее родителей, и скажет, что Оксаны Трубниковой больше нет; или отзовется медсестра, которая скажет, что Оксана в больнице, спит, и ее сейчас лучше не беспокоить…

Разные варианты приходили в голову, и все были окрашены в траурные тона. И как же я была удивлена, когда услышала голос самой Оксаны. Бодрый, веселый! Я спросила, как у нее дела? И она спокойно так и обстоятельно рассказала мне, что они с мужем даже суда не дождались, что детей не делили, что он просто пошел ей навстречу, вернул детей, купил ей квартиру в Выхине и теперь помогает деньгами, хотя сам женился на другой женщине, с которой они теперь проживают в загородном доме Трубниковых.

– Думаю, мне надо сказать спасибо его новой жене, которой наши дети были бы помехой.

– Оксанка, я так рада за тебя, – сказала я, преисполненная самых искренних теплых чувств, и расплакалась. Как хорошо, что она жива, здорова и дети при ней!

– Ты не представляешь себе, как я рада! Живу теперь спокойно. Никого не жду со страхом, что снова от него будет пахнуть духами… Теперь меня никто не унижает, не оскорбляет… И главное, мои дети со мной и мы ни в чем не нуждаемся.

– А как твое здоровье?

– Лечилась. Аркадий все оплатил. Печень ни к черту была… теперь на лекарствах. Скоро поедем с ребятами в «Бархатные сезоны» в Сочи, там подлечусь. А ты как, Эммочка?

«Она все знает», – подумала я. Хотя разве, если бы не знала, не спросила бы? Обычный вопрос!

– Мы разводимся, – сказала я и заревела в голос.

Она промолчала. Точно все знает!

– Если тебе негде будет жить, можешь приехать ко мне. Вместе что-нибудь придумаем. Аркадий не скупится на детей, у меня есть деньги, и я могу помочь тебе снять квартиру где-нибудь в спальном районе на месяц-два… Ты не стесняйся. Мы, женщины, должны помогать друг другу.

– Оксана, он угрожает мне… – шептала я, глотая слезы.

– В смысле – угрожает?

– Что если я попытаюсь что-нибудь отсудить, то он убьет меня… Я прожила с ним почти двадцать лет и, получается, ничего не нажила. Ничего не накопила на черный день. Шубы вот продаю… До конца января я должна исчезнуть, понимаешь?

– Да, понимаю. Как никто другой понимаю, – каким-то отстраненным голосом проговорила Оксана, словно из последних сил сдерживая слезы. – Сама знаешь, что со мной было…

– Он бил меня, оскорблял… А что я ему сделала?

– Ответа на этот вопрос не существует, вот в чем дело.

– Ладно, подружка, спасибо, что выслушала. Я ужасно рада за тебя. И спасибо за поддержку, – всхлипнула я напоследок.

– Обращайся. Всегда помогу.

Я отключила телефон. Так странно стало на душе. С одной стороны, вроде бы я была рада, что у подруги все так более-менее благополучно сложилось, с другой – у меня-то никогда такого не будет. Виктор не купит мне даже комнату, не говоря уже о том, чтобы содержать меня. И все почему? Потому что я не смогла родить ему детей. А не родила потому, что сделала от него семь абортов! И именно он настаивал на этом. Так что делать? И зачем чего-то ждать? Зачем проедать последние деньги, когда надо поскорее сваливать отсюда, ехать к матери, покупать коров…

И вдруг мои мысли стали настолько реалистичными, а нарисованная в воображении мрачноватая картинка хлева с жующими в стойлах огромными коровами и бородатыми козами стала увеличиваться в размерах и надвигаться на меня, еще немного – и какая-нибудь из коров хлестнет меня своим грязным, в зеленоватом жидком навозе хвостом, да еще и запах пошел, такой тошнотворный, теплый….

Бррр… Меня затошнило!

Нет-нет! Я никуда не поеду! Никуда этот хлев с коровами от меня не денется. Может, я придумаю еще что-нибудь, рискну и найму адвоката, который поможет мне отсудить хотя бы какую-нибудь квартиру или другую недвижимость…

Про Испанию, нашу виллу, можно пока забыть. В сложное время все это со мной случилось. Военная операция на Украине заставила все наше сытое, привыкшее к комфорту окружение замереть, затаиться… Многие побежали в разные стороны, туда, где, как им кажется, будет спокойнее и безопаснее.

Виктор сразу решил для себя остаться – здесь, в России, у него серьезный бизнес, а кому он будет нужен в Европе? Да в той же Испании? К тому же в прошлом году он начал строительство отеля в Лазаревском. И ведь все эти его страхи и переживания, которые были поначалу, мы разделяли вместе! И если и была у него интрижка на стороне, то я ничего об