– Да что он может сделать, этот старикашка? – усмехнулся сын графа Знаменского. – Вы сегодня герой, Савин.

Коля гордо выпятил грудь и хотел произнести помпезную речь, но в класс вбежал маленький, горбатый, совершенно лысый человек – директор лицея. Он взглянул на Савина, и его маленькие женские ручонки затряслись, бесцветные губы задергались.

– Сегодня вы все стали свидетелями неслыханного оскорбления, – тонкий голосок сорвался на последнем слоге. – Такое поведение заслуживает самого сурового наказания. – Он вытянул вперед худую руку. – Немедленно в карцер!

Лицеисты зашушукались, но никто не решился громко выразить свое возмущение.

Коля медлил, но гувернер схватил его за плечо и подтолкнул в коридор.

– Посидите в карцере денек. – Горбатый директор брызгал слюной, как верблюд. В общем, он и напоминал верблюда, только маленького и жалкого. – Подумаете над своим поведением. Я надеюсь, вы сделаете правильные выводы.

Огромные ручищи Алексея втолкнули Николая в темную холодную комнату, освещаемую крошечным окошком, со стулом без спинки и железной кроватью. Никто и не подумал посоветовать ему захватить шинель, и Коля сразу почувствовал, как холод залезает под его мундирчик.

Мальчик съежился на кровати, вспомнив о своем обещании – убежать. Но успеет ли он это сделать? Савин был уверен, что ему суждено просидеть здесь три дня – столько по лицейскому уставу длилось наказание воспитанников, однако его выпустили раньше. Наверное, не последнюю роль сыграли рождественские морозы.

Горбатый директор, лично явившийся за проштрафившимся лицеистом, вывел Николая из карцера под аплодисменты воспитанников. Это снова разозлило мужчину.

– Надеюсь, вы принесете свои извинения профессору? – поинтересовался маленький горбун, как всегда, брызгая слюной.

Коля покачал головой.

– Господин директор, – его голос звенел, как колокольчик, – дело в том, что я никого не оскорблял. Пропеть куплет из классики – разве это оскорбление?

Горбун тяжело задышал от гнева. Савин видел, что ему хотелось растоптать непокорного мальчишку, унизить его, заставить ползать на коленях.

– Очень жаль, что карцер не дал результатов. – Директор кивнул гувернеру. – Сегодня я соберу совет лицея. Мы подумаем, что с вами делать дальше, Савин.

Коля учтиво поклонился. Он чувствовал себя героем. Ему аплодировал весь лицей – это ли не счастье, не победа над мерзким Калиновским? Пусть преподаватель сколь угодно трясет козлиной бородой – он потерял свой авторитет.

Николай дерзко посмотрел в глаза директору, раздувшемуся от возмущения, и горбун не выдержал.

– Немедленно зовите всех на совет, – распорядился он, повернувшись к надзирателю, и, смерив Савина взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, зашагал по коридору, всем видом выражая негодование.

А вскоре радостный Коля, которого лицейские товарищи обнимали у классной комнаты, был выпорот на их же глазах.

Такое наказание в лицее применялось впервые. Но, как сказал директор, эти стены еще не видели столь дерзкого ученика.

В тот же вечер Савин сбежал к бабушке с твердым намерением не возвращаться. Его выпороли на глазах друзей – и это было самым большим унижением в его жизни.

Престарелая статс-дама, узнав обо всем, заметалась, как курица, за которой гонялся повар, заохала, заахала и распорядилась возвратить обратно обнаглевшего внука.

Однако Коля проявил стойкость.

– Отвезешь в лицей – убегу, – твердо заявил он, и старуха поняла, что мальчик не шутит и не угрожает.

Она затрясла всеми своим родинками на обвислом подбородке и кивнула:

– Хорошо, поживешь пока у меня. Когда приедет отец, мы решим, что с тобой делать.

Герасим Сергеевич, услышав о позорном поступке сына, сначала отправился в лицей, где горбатый директор довольно недвусмысленно дал понять, что больше не хотел бы видеть в этих благословенных стенах такого воспитанника, и поручик Савин, приехав к матери, заперся с ней в комнате.

Коля пытался подслушать, но из щели доносилось только шушуканье, напоминавшее шуршание камыша, и мальчик вернулся на диван, забрался с