надо согласовать, что мы будем рассказывать моему отцу, братьям и службе безопасности Дома.

Я вздохнул:

— Ты всегда такая несвоевременная? Нам стоило обсудить это, пока рядом не было лишних ушей.

— Нет проблемы. Это мои медик и водитель.

— В смысле — твои?

— Они присягнули вначале мне, и только затем — Дому.

Я ни хрена не понял, что за присяга, и мои подозрения о том, что они передадут главе Дома всю беседу, никуда не делись, однако Брунгильда явно ничего такого не опасалась. Мы согласовали версию, по которой она отвлекла на себя пару не существовавших на самом деле охранников и получила от них три пули, тем самым выручив меня.

— И да, когда будешь рассказывать обо всем — не забудь разок-другой упомянуть, как я тебя выручила.

— Ну, строго говоря, ты и вправду меня выручила: свет пропал как раз в тот момент, когда меня собирались жахнуть молнией, да и выбраться мимо охраны я бы уже не смог.

— Вот черт… там был сильный маг?! По нашим данным, его там не должно было быть… Как ты с ним справился? Он был без бронежилета?

— Не знаю. Отверткой в горло, потом в глаз — и все дела.

— Ну даешь…

Во время этого обсуждения девица-медичка потянулась к запасному медотсеку и на несколько секунд перестала заслонять собой Брунгильду. Я взглянул на нее, чтобы на глаз прикинуть, насколько серьезные раны она получила, раз так сносно себя чувствует, и увидел, что на ее теле, теперь уже вытертом от крови, присутствуют свежие розовые рубцы, но нет дыр. Я кретин, должен был раньше сообразить, что когда мы отдыхали в кустах, она уже не кашляла кровью… Охренеть, так она — действительно маг?

Что за нахрен, куда я попал, где мои вещи…

Тут медичка вытащила одеяло и укрыла Брунгильду, а затем прилепила к запястью и вискам датчики на присосках, настроила какой-то прибор, осведомилась, как себя чувствует хозяйка, а затем повернулась ко мне.

— Вы серьезно ранены?

— Наверное, не очень. Но все болит.

— Характер ранения?

— Невидимый грузовик — не знаю, как это назвать иначе…

Она срезала с меня больничную пижаму и принялась обрабатывать ссадины и порезы на спине. Аэрозоль, в отличие от спирта, не жег, а приятно холодил, быстро убрав боль внешних повреждений. Спина, впрочем, крепко болит, в груди тоже боль, дышать тяжело — трещины в ребрах как минимум, а возможно, что и переломы, хотя тогда, по идее, было бы совсем туго.

Ехали мы очень быстро — километров двести в час, я это определил по мельканию за окном столбов. Однако автобан просто идеален — ни тряски, ни качки, и если бы я не знал, что машина едет — смог бы определить это только по редким моментам торможения и разгона. Путь занял в сумме полчаса — значит, километров сто.

У меня было минут пятнадцать на подумать: Брунгильда дремала, медичка сидела, уткнувшись в измерительный прибор, так что мне никто не мешал.

Итак, Брунгильда действительно настроена мне помочь, и ее расчет мне понятен: операцию она провалила и осталась в живых только потому, что я ее не стал добивать. Я был бы идиотом, если б рассчитывал на благодарность нацистки, но ей нужна моя помощь, чтобы скрыть свой провал. Нет проблемы, мне похвалить ее нетрудно, даже кривить душой не придется: она действительно мне помогла.

Ее отец, граф Айзенштайн, хочет прищучить своего недруга, а потому ему я тоже нужен. Не вопрос, помогу с радостью, если он сможет доставить проблемы тем, кто стоит за экспериментом — я буду только «за».

А вот ушки на макушке мне надо держать, чтобы своевременно предугадать наступление момента, когда я уже перестану быть ему полезным, и вовремя исчезнуть. К тому времени мне необходимо понять, что к чему, и обзавестись вещами, нужными для побега. Кстати, девица сидит ко мне в четверть оборота, так что я воспользовался этим и незаметно спрятал второй пистолет, подобранный возле усыпленной охраны, в ботинок. Металл холодит голую ногу, но это фигня. Документы достать не получится точно, посему мой единственный шанс — вести себя настолько естественно, чтобы никому не пришла в голову мысль проверить мой паспорт или какой другой «аусвайс». И, конечно, пересечь границу на одной только арийской внешности не получится…

И тут молнией мелькнула мысль: а что, если бежать некуда?

Что я буду делать, если узнаю, что Третий Рейх победил?

* * *

— Приехали, — сообщил водитель и свернул куда-то.

Брунгильда открыла глаза, несколько раз моргнула — и тут машина остановилась.

Дверца открылась и я увидел нескольких людей в белых халатах. Вот как… уж не попал ли я из огня да в полымя?

Медики поспешно, но аккуратно вытащили из салона Брунгильду и уложили на каталку, затем заглянули снова и помогли выбраться мне. Я им подыграл: пусть думают, что я едва-едва на ногах стою, тем более что так оно и есть.

Людей в военной экипировке и с точно такими же странными ружьями, как то, из которого я уложил ассистентку, я увидел сразу. Стоят чуть поодаль, оружие у всех стволами вниз, что, наверное, не худший вариант. Блин, что там Брунгильда говорила о монстрах?

Меня усадили в кресло-каталку и медик, невысокий мужчина средних лет, спросил:

— Характер ваших ранений?

— Механические повреждения. Возможно, множественные переломы, но скорее, просто трещины. Чувство, будто меня сбили машиной.

— В диагностику.

Я скосил глаза и увидел человека лет пятидесяти, который как раз отпустил руку Брунгильды, проследил взглядом, как ее увозят, и посмотрел на меня. О том, что это граф Айзенштайн, я догадался и без подсказки. Так, что бы мне следовало сказать?

Тут я заметил, что он сам собирается что-то сказать мне, но медики резво повезли меня вперед и граф остался позади. С ним еще двое молодых мужчин, все трое в неформальной одежде, и у одного из молодых — кобура с пистолетом под мышкой.

Потом меня привезли в медицинское помещение, также заполненное разной аппаратурой, но оно все же почему-то больше напоминало больницу, чем лабораторию для бесчеловечных опытов. При этом два охранника пришли следом за мной и медиками и остались у двери. Не очень хорошо.

Главный прибор в комнате — прозрачный прямоугольный «гроб», заполненный синеватой жидкостью, и с кучей подключенных к нему кабелей. Верхняя крышка-лежак установлена на трех телескопических домкратах и явно должна опускаться вниз.

Когда меня пересадили на этот «гроб» — медик выглядит тщедушным, но на практике сильнее, чем кажется, медсестры