Шрифт:
Закладка:
Она провела меня в помещение похожее на летнюю веранду и указала на кровать. Я положил Аркашку; женщина сняла с него обувь и накрыла одеялом.
— Так что там насчёт рюмочки?
Женщина опять улыбнулась своей вымученной улыбкой и жестом позвала меня за собой. Мы прошли через тёмные сени в переднюю часть дома. Русская печь, диван, холодильник, у окна стол и три табуретки, на стенах кухонные шкафчики из девяностых — практически моя изба в миниатюре, только чище и уютнее. Я сел на табурет, достал бутылку.
— Тебя, кажется, Нюра зовут?
Она кивнула и поставила на стол тарелку с холодцом. Закуска. Я принюхался. Холодец пах чесноком и укропом. Его бы ещё горчичкой смазать и хлебушка ржаного… Нюрка нарезала хлеб, поставила баночку горчицы. Я налил самогон в рюмку, выпил, закусил и сказал:
— Необычное имя. Выпьешь?
Нюрка села напротив, подпёрла рукой подбородок. Сейчас она походила на мою бывшую, та тоже любила смотреть, как я ем. Но это было в начале нашей семейной жизни, потом я ел в одиночестве.
— Так что, налить? — я потянулся к бутылке.
— Нет-нет, — быстро проговорила она. — Я нет, я не пью.
В словах её было столько же искренности, сколько печали в глазах. Я пожал плечами: нет, так нет — налил себе и выпил.
— Как хочешь. Остатки спрячь, мужа завтра опохмелишь.
Нюрка встала, чтобы убрать бутылку в холодильник. Я тоже встал. Настало время уходить, но уходить не хотелось, тем более, Нюрка нравилась мне всё больше. Я взял её под локоть, потянул к себе. Она испуганно всхлипнула, упёрлась мне ладонями в грудь, но не сильно и не уверенно. Задышала часто, отвернулась, я прижался губами к её уху, зашептал:
— Ты меня не любишь, не жалеешь, разве я немного не красив? Не смотря в лицо, от страсти млеешь, мне на плечи руки опустив…
Это было единственное, что пришло на ум — стихи Есенина — и пусть я продекламировал их без особого изыска, главное слово — страсть — я произнёс как оно того и подобает — со страстью. Я почувствовал, как Нюркины руки задрожали и перестали меня сдерживать.
— Молодая, с чувственным оскалом, я с тобой не нежен и не груб. Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
— Не надо, — она почти простонала. — Не надо. Нет. Я уже три дня… в бане… не…
Я отмахнулся, забывая про стихи.
— Да хорош, какая баня. Наполеон жене по три недели запрещал. А Людовик и вовсе за всю жизнь два раза мылся. А ты три дня…
Она заплакала — негромко, как щенок — но женское начало взяло вверх, и я почувствовал робкое прикосновение её пальцев к моей щеке. Я обхватил её за талию. Она всё ещё пробовала сопротивляться, но скорее по привычке и только на словах.
— Там… в комнате… дети спят.
— Ничего, мы тихо.
Я подхватил её на руки — Господи, как давно я не держал на руках женщин! — отнес на диван. Она дышала глубоко и ровно, словно спала и по-прежнему не смотрела мне в лицо. Она вообще закрыла глаза, и я подумал: как хорошо, что она их закрыла.
Просыпаться с головной болью, да ещё когда эта боль сопровождается не самыми приятными воспоминаниями, настоящая мука. Голова трещит, душа ноет, стыд, срам, сухость во рту. Тяжко. Что я там плёл про Людовика? Ох, дурак. Кто ж меня за язык-то вечно тянет.
Я поискал глазами стакан с водой. Бесполезно, никто его не поставил, да и не подаст никто. И вообще, надо вставать, потому что весь мой водопровод в сенях в ведре и сам он ко мне не придёт.
Не придёт… Зачем я вообще к ней полез? Да ещё… Ведь понимал, что на утро жалеть буду. Замужняя женщина, не красавица, муж алкоголик, дети. На вот теперь. И почему именно это стихотворение? Как там дальше?
Если не ошибаюсь, поэт посвятил его какой-то шлюхе. Или не это? Да и бог с ним. А Нюрка… Нюрка просто сломанная бытом женщина. Уставшая. И румянец стыдливый на щеках, словно… Как она отзывалась на каждое мое прикосновение — чудо! И всё же, всё же… Я ведь сам люблю тебя не очень, утопая в дальнем дорогом… Слова как песня…
Я медленно поднялся, чувствуя, как голова входит в стремительный водоворот, сделал несколько глубоких вздохов и, придерживаясь рукой за стену, проковылял в сени. Ко мне подбежала Муська, принялась тереться о ноги. Это она так рыбы выпрашивает. Но рыбы нет, надо в магазин идти. А какой магазин в таком состоянии, тут бы до ведра дотянуться.
— Муся, пожалуйста, только не сегодня, — простонал я. — Давай страдать вместе. Я тебе сухого корма насыпал, поживи пока на нём.
Муська меня поняла, она всегда меня понимает, хотя мы знакомы всего ничего. Понимала бы меня так бывшая, глядишь, не разошлись бы до сих пор. И жили бы нормально, и с сыном отношения сложились.
Я взял кружку, почерпнул воды из ведра, выпил. Пужанская вода на удивление вкусная, источник какой-то особенный что ли, но даже она убрала лишь сухость во рту, но не головную боль. Значит, в магазин идти придётся. Как говорили римляне: similia similibus curantur — лечи подобное подобным. Что ж, будем лечить.
Я оделся, поискал деньги по карманам, набралось триста рублей с мелочью. Вышел на улицу. Солнце ударило по голове, словно молот по бубну. В ушах зазвенело, перед глазами взорвалась тысяча разноцветных шариков и силы разом меня оставили. Захотелось присесть на скамеечку, расслабиться, забыть обо всём… Я встряхнулся, встал на ноги покрепче и заставил-таки себя доковылять до магазина. Продавщица сразу оценила моё состояние, кивнула понимающе и выставила бутылку беленькой.
Я сморщился и замотал головой. От одной только мысли о водке желудок начал рваться наружу.
— Пива, — я высыпал деньги на прилавок. — На все.
Потом подумал, вспомнил Муськины глазки и спросил:
— Рыба свежая есть?
— К обеду подвезут, — пообещала продавщица.
К обеду? Нет, второй раз я до сюда вряд ли дойду. Не повезло Муське, придётся ей сегодня без рыбки посидеть. И завтра, наверное, тоже.
— Тогда только пива.
Возвращение к жизни процесс долгий и мучительный. В молодости похмелье проходит как бы стороной, почти незаметно, потому что внутренних сил вполне достаточно, чтобы организм восстановил себя без вливаний извне. Но чем старше ты становишься, тем сложнее: пиво уже не помогает, водка вызывает тошноту, и главным победителем недуга становиться время, поэтому лишь на третий день я почувствовал себя лучше. Побрился, оделся, скачал на флешку несколько рассказов и отправился в редакцию «Пужанского вестника».
