прямотой и полным отсутствием свойственной южанам лености. Худощавый, долговязый бородатый мужчина с глубоко посаженными глазами и едким юмором, Сет Мэдден был мелким, но сметливым торговцем, основавшим в Кливленде компанию по производству и розничной продаже специальной марки пастообразного клея, который он назвал «Фиксфаст»[2]. Заводик, хотя и приносил достаточно стабильный доход, никогда не был сверхприбыльным, однако со смертью Сета в 1917 году, когда Крис был на войне, бизнес пришел в упадок. Дела были в жалком состоянии, когда молодой Мэдден, только что вернувшийся в Кливленд после демобилизации, занялся ими. Решив, несмотря ни на что, возродить и расширить производство, он с головой ушел в работу.

Это было пятнадцать лет назад. Какие огромные перемены произошли за эти годы! Чтобы поверить в это чудо, следовало своими глазами увидеть разницу между тогда и сейчас. Мэдден никогда не суетился и не хвастался, но за его спокойной манерой руководить скрывалась жесткая воля. Он стал выпускать новую, быстротвердеющую вишневую камедь. Успех был мгновенным. Бизнес рос как на дрожжах. Мэдден начал аккуратно скупать более мелкие компании в клеевой промышленности заодно с их патентами, чтобы ликвидировать устаревшие заводы и централизовать все в Кливленде. Капитал материнской компании удвоился, утроился, а затем стал исчисляться миллионами. Мэдден разбогател, превзойдя даже самые смелые мечты своего детства. Но деньги для него мало что значили, за исключением тех случаев, когда он тратил их на свою мать, к которой был искренне привязан. В 1929 году он купил ей небольшой, но добротный дом в колониальном стиле в Грейсвилле, ее родной деревне в Вермонте.

Мэдден, президент «Интернэшнл адгезивс» – международной корпорации по производству адгезивных материалов, – был одним из самых известных людей в Кливленде. И все же он сохранил и простоту, и всю свою спокойную, непритязательную лаконичность. Ему было тридцать пять, и он почти пятнадцать лет трудился как раб. Теперь, когда он был на вершине, он почувствовал, что пришло время остановиться. Прошлой весной он оторвал себя от письменного стола и сбежал отдыхать в Европу.

Что-то из этого прошлого промелькнуло в голове Мэддена, когда он сидел рядом с Кэтрин, и снова у него возникло искушение рассказать об этом. Но он передумал, тем более что они уже оказались в «Бичвуде»[3] – такое истинно деревенское название миссис Лоример присвоила своему дому. Было уже почти пять часов, и аккуратные очертания маленькой виллы почти терялись в сгущающихся сумерках. Мэдден отпустил машину и, со своей сумкой и пакетами Кэтрин, последовал за ней по короткой дорожке между низкими кустами бирючины к дому. Они вошли в гостиную, где, нетерпеливо раскачиваясь в кресле у камина, сидела миссис Лоример собственной персоной.

– Как же вы припозднились! – тут же с раздражением и без малейшего намека на приветствие воскликнула она. – Еще минута – и чай пошел бы насмарку!

Это была невысокая полноватая женщина лет семидесяти, с беспокойным птичьим взглядом и воинственной осанкой. На ней было черное шелковое платье, поскольку она не выходила из траура вот уже девять лет после смерти своего мужа. Ее без малейших признаков седины волосы были прикрыты белой кружевной шапочкой, что, вдобавок к ее возрасту, манерам и общему виду – в частности, щекам, обвисшим мешочками, – придавало ей заметное сходство с покойной королевой Викторией. На данный факт, который миссис Лоример некогда не преминула с гордостью признать, и опиралось ее тайное самоутверждение. Однако в настоящий момент она не самоутверждалась, а истово взыскивала. Едва удостоив Мэддена равнодушным кивком, миссис Лоример сразу же атаковала свою дочь градом вопросов, касающихся выполнения ее поручений и недомогания Нэнси. Только после исчерпывающего отчета Кэтрин она встала и решительно направилась в столовую.

Здесь квадратный стол из красного дерева был накрыт для обильной, но необычной трапезы – то есть не для чайной церемонии, не для обеда или ужина, а странным образом для всего вместе. Там были хлеб, как черный, так и белый, изящно нарезанный и намазанный маслом, кекс двух видов, тонкие ломтики сыра с сельдереем по бокам и маленький серебряный бочонок с печеньем. В центре, под люстрой, возле хрустального блюда с тушеным черносливом мелко подрагивало розоватое бланманже. Наконец субтильная горничная Пегги положила во главе стола большой горячий рыбный пирог, от которого шел пар, а за ним последовал величественный чайный сервиз на огромном подносе. Чинно усевшись, старая миссис Лоример разлила чай и раздала пирог. Она взяла себе добрый кусок, при этом держа руку так, чтобы замаскировать его размеры, проверила вилкой, критически склонив голову набок, и, слегка расслабив лицевые мышцы, выразила одобрение. Только после этого она нашла время взглянуть на Мэддена. И все же, хоть и припозднившись, ее пристальный взгляд был острым. А ее замечание – еще острее.

– Итак, вы собираетесь жениться на Нэнси. Что ж, молодой человек, предупреждаю, у вас будет полно хлопот.

Он невозмутимо ответил:

– Мы с Нэнси справимся, миссис Лоример.

– Возможно, – строго заявила пожилая леди. – Но придется приложить немалое и долгое усилие. И да помогут вам Небеса, молодой человек, если вы спасуете.

Это было первое из серии замечаний, пословиц, цитат и афоризмов, прямо предназначенных Мэддену. От старой леди, строгой пуританки и эгоистки до мозга костей, всегда исходила опасность, но теперь, вдохновленная крепким чаем и моральной стороной затронутой темы, миссис Лоример была неудержима.

Кэтрин знала свою мать и научилась терпеть любые ее прихоти. Делая вид, что ест отвратительный рыбный пирог, который с детства ненавидела, она пристально наблюдала за Мэдденом, пока он был под обстрелом ее матери. Признаться, его спокойный добрый нрав или, точнее, – она быстро поправила себя – его безупречное владение собой поразило ее. Конечно, он играл, иначе бы безнадежно запутался в этих хитросплетениях слов и обычаев. Но если и так, это выглядело увлекательно. Он слушал с видимым интересом, ел с видимым удовольствием.

К моменту, когда с черносливом было покончено, Кэтрин поняла, что Мэдден, хотел он того или нет, завоевывает сердце ее матери. Когда они вернулись в гостиную, где в камине был снова разожжен огонь, теперь отбрасывавший приветный свет на ковер из медвежьей шкуры, викторианскую мебель, фарфор и маленькие безделушки на шифоньере, миссис Лоример удовлетворенно вздохнула.

– Садитесь в это кресло, мистер Мэдден, – указала она. – Вам будет в нем удобно. Оно принадлежало моему дорогому мужу, и, заметьте, я мало кому позволяю его занимать. Можете посмотреть, как мы с Кэтрин разложим пасьянс.

Этот пасьянс для двоих, о котором она говорила, – неожиданная уступка ее нонконформистским принципам – был после обожаемого радио самой большой