Они с Жинем выскочили из переулка и бросились в гущу вновь закипевшей схватки, а я повернулась к ближайшей двери. Чтобы взломать замок, хватило одного удара песчаным хлыстом. Первый этаж оказался пуст, но со второго слышались испуганные возгласы и плач. Я взлетела по ступенькам, не обращая внимания: мне просто нужно было на крышу.

Сверху был виден конец улицы, выходящей к реке. Шазад заставила всех запомнить план столицы. Песок уже вздымался повсюду, покорный моим рукам, он навис над Изманом громадной тёмной тучей, а затем всей тяжестью обрушился на речной берег, полностью загородив путь к переправе.

Я обернулась в другую сторону, но тот путь отступления к реке скрывался за скопищем крыш. Спускаться на улицу и пробиваться с боем к удобному дому, чтобы залезть наверх? Нет, слишком мало времени, а до соседней крыши не допрыгнуть. Разве что… Собрав немного песка, я заставила его спрессоваться в мостик, перебежала по нему, а затем проделала то же самое ещё несколько раз, пока не увидела то, что хотела. Толпа в золочёных мундирах уже бежала, надеясь занять удобную позицию для обороны, но я успела вовремя, и гора песка преградила путь и там.

Изз парил в небе высоко над головой, однако, поспешно увернувшись от взметённого мною песчаного вихря, разглядел меня внизу. Я махнула рукой, подавая знак спуститься. Описав над крышей круг, рухх приземлился рядом и уже в облике голого юнца радостно улыбнулся:

– Ты не сгорела!

– Пока ещё нет, – хмыкнула я.

Праздновать было рановато. Получив указания, он спрыгнул с крыши и мгновение спустя снова вынырнул из тесного ущелья улицы огромной птицей, неся в когтях безжизненно обвисшего абдала. Оставалось только молиться, чтобы северная громанская магия продолжала действовать и голос из молельни передался через мёртвых истуканов.

Ещё одного абдала я подняла с помощью песка и забросила как можно дальше к центру города. Кувыркаясь, словно лист на ветру, он исчез из вида. Тем временем Изз принялся собирать тела бронзовых истуканов с крепостных стен, а вскоре к работе подключился и Мазз. Увёртываясь в воздухе от пуль, они раскладывали абдалов по всему городу, чтобы охватить зунгвоксом как можно больше слушателей.

– Все живы: Жинь, Шазад, Ахмед… Они живы… – повторяла я то и дело, в страхе ожидая каждый раз, что не смогу выговорить.

Пока живы и пробиваются в молельный дом, чтобы мятежный принц мог обратиться к людям.

Наконец со всех сторон загремело:

– Народ Мираджа!..

Несмотря на металлические нотки, голос Ахмеда был узнаваем, и я радостно повернулась к золочёному куполу вдали – они добрались и сумели включить аппарат Лейлы!

– Мираджийцы, на ваших улицах идёт бой, – продолжал Ахмед, – но мы пришли не как захватчики, а как спасители. Мой отец правил страной с помощью страха и иноземных солдат, позволяя им угнетать свой народ, жестоко убивал ваших дочерей и сестёр, казнил ваших братьев и сыновей! Истребил даже собственную семью, отца и братьев. Он присвоил вашу страну и обратил вас в рабство, но мы пришли, чтобы вернуть её вам. Все, кто хочет воевать за свободу, выходите на улицы и присоединяйтесь к нам!

Город внизу встрепенулся, словно очнувшийся внезапно человек. Древние бессмертные обладали невероятным могуществом, но одного они не умели: отдавать свою жизнь за то, во что веришь. Огромная масса людей вдруг вспомнила, для чего они были созданы, и поднялась как один.

Битва на улицах Измана закипела с новой силой.

Я потеряла счёт времени, забыв о себе и став неотъемлемой частью единого восстания. Рубилась с врагами, врезаясь в их ряды и сметая на своём пути все препятствия. Время от времени по зунгвоксу гремел голос Шазад, отдавая приказы и не позволяя сражению превратиться в хаос. Солдаты султана бились не менее ожесточённо, чем мы, и драке не было видно конца.

Внезапно с неба донёсся отчаянный вопль, и мы задрали головы. Гигантский рухх трепыхался в воздухе, пытаясь удержать равновесие, его левое крыло пылало, подожжённое горящей стрелой. Лучи солнца выхватывали из дымного облака алые и синие сполохи. Наконец, перестав бороться, Изз то ли спикировал, то ли обрушился в воду, оставляя за собой в воздухе длинный чёрный след. С другого конца города уже мчался на помощь Мазз, в панике обращаясь то в одну, то в другую птицу.

Я будто снова очутилась в садах гарема на берегу дворцового пруда, выбирая, какую пернатую дичь подстрелить, только лук со стрелами на этот раз сжимали чужие руки. Мои глаза опытного стрелка быстро определили, откуда был сделан выстрел.

Вот он, султан! В доспехах поверх мундира, выглядывает из-за зубца стены. Я заметила его прежде, чем он меня. Подняла револьвер и прицелилась. Непонятно, как в грохоте битвы можно расслышать пустой щелчок, но горящий взгляд султана тут же обратился на меня, а руки вновь натянули тетиву.

Быстро сунув за пояс бесполезный револьвер, я зачерпнула из воздуха горсть песка. Снова будто не здесь, но и не возле утиного пруда, а в далёком Захолустье, на стрельбище: одна пуля – и всё зависит от моей меткости. Впрочем, на её отсутствие я не жаловалась.

Пальцы султана шевельнулись, готовые пустить стрелу, но моя песчаная пуля, подгоняемая всей мощью пустыни, уже летела в его незащищённое панцирем горло.

Промахнуться я просто не имела права!

Глава 47. Добрый принц Ахмед

Когда-то в стране песков под названием Мирадж жил принц, который отнял трон у своего отца.

О том дне рассказывали многие и многое. Говорили, что принц Ахмед одержал славную победу в битве против султана, который трусливо прятался за стенами дворца, предоставляя своим солдатам гибнуть тысячами. Жестокость его была такова, что на сторону мятежного принца встал весь народ, а когда султан погиб, остатки его войска тут же сложили оружие и сдались победителю.

Рассказывали, что благодарные жители столицы встречали принца-освободителя цветами, которые дождём сыпались из окон. Его аловолосая сестрица-демджи, чьё рождение положило начало всей истории восстания, с радостью возвращалась во дворец, откуда её спасли младенцем, и посылала горожанам воздушные поцелуи, а соратница принца, прозванная Синеглазым Бандитом, ловила цветы и на ходу плела из них пышную корону, чтобы увенчать нового правителя страны.

Таковы рассказы и истории, но правды в них куда меньше, чем в моих собственных воспоминаниях.

Я помню не цветочный дождь, а кровавые брызги. Хаос и смятение после гибели султана, и верных ему людей, продолжавших драться, хороших людей, вовсе не злых, но исполнявших до