неприязни) есть вполне понятные социальные и политические предпосылки, и в этом смысле сама по себе динамика этнически негативных настроений является индикатором важных стадиальных сдвигов в обществе. Горизонтальные оппозиции «свои» — «другие» — «чужие» — «враги» наиболее заметно проявлялись в канун и после распада империй, когда ломается присущая имперским режимам вертикально-иерархическая оппозиция верхов и низов. Так было после распада Британской, Французской или Османской империй, равно как и Советского Союза. В последнем случае инерция распада перекинулась уже на новые независимые государства, выделившиеся из империй, в том числе и на Россию.

В 1990‐х годах для определения того, какие этнические общности (точнее, стереотипные представления о них) рассматривались россиянами как «свои», «другие» или «чужие», нами использовался анализ ответов на вопрос социологического мониторинга ВЦИОМ (1990–1997): «Как вы в целом относитесь к людям следующих национальностей…?» Сумма ответов «с неприязнью, раздражением» и «со страхом, недоверием» позволяла определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей[581].

По материалам исследований в 1990‐х годах мы выделили три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян.

«Чужие». Эту группу составили народы, по отношению к которым доля негативных оценок в 1990‐х годах не опускалась ниже 20 % от числа опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам — это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрировали более половины респондентов. При этом не нужно гадать о причинах того, почему в этот период наибольшая доля негативных установок проявлялась к чеченцам, точнее к их образу, возникшему в массовом сознании после событий, именуемых в прессе как «первая чеченская война». Наибольший размах негативных установок был зафиксирован социологами в 1995–1997 годах и был обусловлен прежде всего трагическими событиями военного времени и первых послевоенных лет. В те годы этнический негативизм к стереотипному образу чеченцев, сильно отягощенный этническими фобиями, охватывал свыше 60 % россиян.

К категории «чужих» с 1990‐х годов можно было отнести по заданным критериям и цыган. Отношение к ним стало ухудшаться в постсоветский период. Романтический образ цыган, вроде артистов театра «Ромэн» и героя фильма «Неуловимые мстители», уступил место новым образам эпохи становления рыночной экономики, и они были отталкивающими — это прежде всего образ наркоторговцев, безусловно сильно мифологизированный, но он был очень востребован в 1990‐х. Следующими по уровню негативного восприятия со стороны россиян были азербайджанцы, воспринимавшиеся в тот период главным образом как торговцы и владельцы рынков крупных городов России. Доля негативных оценок к ним в 1990‐х не опускалась ниже 30 %, а в 1997 году подскочила до 48 % от числа опрошенных. Однако негативизм к азербайджанцам, в отличие от чеченцев и цыган, уже в нулевые годы сильно угас, и эта общность практически перестала попадать в сферу внимания исследователей ксенофобии. Замыкали группу «чужих» в 1990‐х годах другие представители народов Южного Кавказа — армяне и грузины. Доля негативных оценок по отношению к ним не опускалась ниже 27 %, а в отдельные годы доходила до 45 % от числа опрошенных. В эту же группу входили и представители народов Средней Азии, негативные оценки которым давали 20–22 % опрошенных.

«Другие». Во вторую группу вошли этнические общности, по отношению к которым негативные оценки респондентов колебались в интервале от 20 до 15 %. Из народов бывшего СССР умеренный негативизм проявился к евреям и эстонцам: доля негативных оценок к этим группам колебалась по годам от 13 до 17 % и однажды, в 1997 году, по отношению к эстонцам подобралась к 20 %. Из народов Запада в эту группу включены американцы, доля негативных оценок по отношению к которым за этот период никогда не поднималась выше 18 %.

«Свои». Это этнически родственные для русских группы, например украинцы, негативные оценки по отношению к которым обозначают нижние (самые слабые) пороговые значения этнофобии, а также татары и башкиры — колебания негативных оценок от 12 до 15 %.

«Неизвестные» — это группы, с которыми подавляющее большинство россиян никогда не встречалось и оценивает их только на основе информации, почерпнутой из массмедиа. Сильных фобий к ним не возникает, а преобладает отказ от оценки: «Затрудняюсь ответить». Эти неизвестные явно не «свои», но и «чужими» их трудно назвать.

Анализ отношения россиян к малоизвестным им этническим общностям указывает на границы возможностей информационного конструирования ксенофобии. Все же самый высокий уровень этнофобии проявляется не к виртуальным для русских людей национальностям, а к хорошо известным.

Динамика этнической интолерантности россиян в 2000‐х годах

Начиная с 2010 года для измерения социально-культурной дистанции россиян по отношению к разным этническим общностям исследователи Левада-Центра стали использовать шкалу Богардуса. В такой шкале минимальная социальная дистанция, иными словами, высшее проявление терпимости и дружелюбия респондентов по отношению к воображаемому представителю той или иной этнической общности определяется готовностью респондента принять человека такой-то национальности в состав своей семьи. А самая сильная, наибольшая социальная дистанция определяется нежеланием людей допустить представителя той или иной национальности в свою страну. Так, индикатором крайней формы негативизма россиян (прежде всего русских) по отношению к разным национальностям выступает на шкале социальной дистанции поддержка высказывания: «Не пускал бы их в Россию». Крайние показатели (как терпимости, так и неприязни) на шкале социальной дистанции применяются социологами уже почти столетие со времен исследований изобретателя этой шкалы, американского социолога Э. Богардуса, продемонстрировавшего ее впервые в 1925 году. С тех пор шкала доказала свою релевантность в социологических опросах множество раз, в десятках стран мира. Это же подтверждают и российские исследования. На наш взгляд, наиболее общие сравнения результатов исследований 2000‐х с исследованиями 1990‐х годов возможны, несмотря на то что методика измерения социально-культурной дистанции изменилась.

В таблице 5 представлены некоторые примеры этнического негативизма первого двадцатилетия XXI века.

Таблица 5. Самая сильная социальная дистанция (по опросам 2010–2020 гг.)[582]

Даже беглый взгляд на таблицу 5 позволяет заметить изменения оценок в отношении чеченцев, точнее, речь идет об изменении стереотипного восприятия их публичного образа в массовом сознании. Еще в 2010 году стереотипный образ чеченцев доминировал в группе «чужие», так же как и в 1990‐х годах: в 2000‐х эта группа характеризовалась показателями социальной дистанции выше 28 % негативных оценок, а у чеченцев в 2010 году вес негативных оценок был наибольшим и составлял 38 %. Но уже с 2018 года и по сей день этот образ сместился в массовом сознании на шкале «свои» — «чужие» в нейтральную группу «другие», измеряемую в интервале от 20 до 27 %. Эти перемены отражают общие изменения в российской этнополитической ситуации 2000‐х годов, когда «проблема мигрантов»