Шрифт:
Закладка:
Нам придется еще вернуться к этим оценкам. А пока отметим: они очень схожи, хотя сделаны с трех независимых (ну, почти независимых) друг от друга позиций. Да и впрямь трудно интерпретировать нынешнее состояние дел британской экономики в оптимистическом духе. Огромный внешнеторговый дефицит за январь и февраль (около миллиарда фунтов стерлингов) можно еще в какой-то мере объяснить чрезвычайной обстановкой в стране: трехдневной рабочей неделей, конфликтом между правительством и шахтерами, энергетическим кризисом. Но как объяснить то, что в своем платежном балансе за 1973 год Британия не свела концы с концами на полтора миллиарда фунтов? Что Британии пришлось купить в 73-м у иностранных поставщиков товаров почти на 2,5 миллиарда фунтов больше, чем она сумела продать на заморских рынках?
Эти прорехи в британской казне тори объясняли прежде всего тремя причинами: общим повышением мировых цен на сырье и продовольствие, высокими издержками производства в стране и конфликтами, то есть забастовками в промышленности. Такое бесстрастно-академическое, на первый взгляд, объяснение должно было обелить правительство консерваторов (оно же не контролирует мировые цены на сырье и продовольствие) и взвалить все беды на организованное рабочее движение в стране (это-де безответственные профсоюзы взвинчивают зарплату, а стало быть, и издержки производства, не считаясь с интересами нации, это забастовки срывают выполнение заказов на экспорт).
В конечном счете это тенденциозное толкование положения в стране приняло форму вопроса: «Кто правит страной - правительство или профсоюзы?» С ним, напомню, консервативное правительство Эдварда Хита и вышло на выборы, потребовав от избирателей ясного мандата на проведение жесткой политики, жесткой по отношению к трудящимся. Так проблемы экономики были переведены в социально-политическую плоскость. Так была подготовлена почва для пробы классовых сил в Британии.
1974 г.
РАЗОБЩЕННАЯ БРИТАНИЯ
Весной Англия бывает прекрасна. Уходит дождливость. Уходит серость. Солнце вновь вспоминает об этих островах и, не мелочась, расплачивается по зимним долгам. В считанные дни возвращает оно свежесть краскам земли. Сочной и живой становится зелень травы. К концу февраля зацветают вишни. Сначала городские, укрытые среди домов. Недели через полторы - деревенские. Чуть позже - яблони.
Даже огромный Лондон распахивает шторы. Он становится светлее. И небо уже не беспросветно серо над ним. Цветущие деревья - а их много здесь - скрадывают его возраст. Все влажно еще после зимы, и пыль с гарью не висит в воздухе, как летом. Белые наличники и двери домов выглядят только что выкрашенными. Россыпи желтых и фиолетовых крокусов, а им на смену - нарциссы, а потом - ковры тюльпанов делают нарядными знаменитые лондонские парки. И отступает куда-то обычная житейская суета. И ощущение весны захватывает тебя. Пусть хотя на время.
Таким вот и знал я когда-то весенний Лондон. Но в этот приезд он оставил у меня удручающее впечатление. Город показался откровенно старым, поблекшим, потертым. И крокусы были, и вишни, и распускались уже нарциссы. А запомнилось незнакомое, не отложившееся прежде в сознании ощущение озабоченности.
Выборы? Забастовка шахтеров? «Керосиновые неприятности»? Что ж, может быть, и так. Наверное, и они сказались на настроениях. Но как бы то ни было, не отмечаешь уже про себя хрестоматийную невозмутимость столицы Британии. Отмечаешь нечто иное.
Последний раз я видел Лондон, когда он приобрел прозвище «swinging» - «пританцовывающий». Его облик в западной прессе складывался из репортажей о битлах и Томе Джонсе, о Твигги, девочке-манекенщице с большими кукольными глазами и кукольным знанием о мире; о новинках Мэри Куант, с чьей легкой руки прекрасную половину пола охватила мода на «мини», и о Кингс-стрит - ставшей главной улицей хиппи Старого и Нового света.
Забыто сейчас это прозвище: «пританцовывающий» не вяжется с нынешним Лондоном. За Атлантикой, как и через Ла-Манш, пишут теперь чаще об «английской болезни». И имеют в виду не только злоключения самых последних месяцев. Почти четверть века уже отстает Британия по темпам своего экономического развития от континентальных западноевропейских соперников. Отстает вдвое. Западная Германия, Франция, страны Бенилюкса (не говоря о Японии) - все они, хотя и в разной степени, пережили свое «экономическое чудо», свой рывок в промышленном развитии. На Британских островах такого «чуда» не было. Время ушло, и упущено многое. Британия не возглавляет уже список развитых государств Запада с самым высоким доходом на душу населения, а замыкает его. В 1946 году средний уровень жизни здесь был выше, чем в любой другой европейской стране, кроме Швеции. С тех пор она пропустила вперед еще двенадцать или тринадцать европейских стран, в том числе и «бедную Бельгию».
«У нас, слава богу, пока еще только понаслышке знают, что такое «крысиная гонка», и не рвутся во все тяжкие за долларом или фунтом. Мы все еще не так плохо устроены».
«Не так плохо» - сказано типично по-английски. За столетия колониальной империи здесь скоплены были богатства, колоссальные по любым меркам. Начиная с чисто материальных, с недвижимой собственности, кончая полотнами великих мастеров живописи, шедеврами античной скульптуры. Где-то там, за морями, люди думали о хлебе насущном. Британия могла позволить себе удовольствие стричь газоны, укатывать теннисные площадки, коллекционировать породистых лошадей и строить ипподромы. Британский «истэблишмент» мог позволить себе и еще одну очень не пустяковую роскошь: «разумную щедрость» по отношению к массам, - в обмен на спокойствие, «классовый мир» и возможность улаживать социальные конфликты в традиционно британском духе, компромиссом. Словом, по сравнению с «остальным миром» и впрямь «не так плохо». И с сочувствием по поводу «горькой доли» Британии спешить рискованно: могут не понять.
Но, как говорится, ничто не устраивается раз и навсегда. Дали в конце концов знать о себе и крушение колониальной империи, неспособность и нежелание правящих Британией адаптироваться к новому положению вещей в мире, и недооценка ими сил динамичных соперников, да и многое другое. И не по одной лишь статистике доходов на душу населения или внешним долгам видно это. Видно по Лондону. По тому, как больше постарел он, чем обновился; по налету неухоженности, что появился за последние годы. Бедные прежде кварталы теперь выглядят убогими трущобами. Новые здания обращают на себя внимание не изысканностью архитектурных решений, но тем, что редки. Кажется, будто нет сил у него, чтобы привести в порядок себя,
