России в такое тревожное время, пока неизвестно. Как думаешь, Иван, зачем?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Во всяком случае, сидит у себя в особняке и выжидает. Ну что же, пусть пока сидит. А особняк у него скоро отберем. Миронов собирается там народный дом устроить.

У Ивана слипались глаза. Голову тянуло книзу. Александр Иванович встал и положил руку ему на плечо.

— Ну, — неожиданно весело сказал он, — поглядим на твою плавку — и спать.

2

— Везут! Везут!

Все, кто стоял у ворот мартеновского цеха, бросились через заваленный дровами пустырь к прокатным станам, откуда с металлическим звоном двигалась подвода. На полпути остановили лошадь и мигом окружили старенькую телегу, на которой, матово поблескивая, лежал широкий лист стали. Машинист паровоза Тимофей Реудов, который вызвался вести бронепоезд против белых, постучал заскорузлым пальцем по краю листа и удовлетворенно крякнул:

— Вот в такой одежке нам никакие беляки не страшны.

Тимофей скрестил на груди руки с засученными рукавами и стал внимательно обозревать телегу. Руки у него были большие, загорелые и казались ребристыми от набухших вен.

— Давай, ребята, поднимай! — весело крикнул Иван, поворачиваясь к телеге и подставляя спину под стальной лист. — Вот так. Теперь пошли.

Было видно, как вздулись у Ивана мускулы и выгнулась грудь. Тяжело ступая, он направился в сторону шлакового отвала.

Рядом семенил Афоня, беспрерывно оглядываясь и улыбаясь беззубым ртом, от чего его дряблое лицо собиралось в сморщенный комочек. Сзади чинно выступали мартеновцы, прокатчики и все те, кто считал отправку бронепоезда своим кровным делом. Афоня, подбегая то к одному, то к другому, хвастливо уверял:

— Я говорил, что без французов управимся. Слава богу, тоже не лыком шиты. Насмотрелись на их секреты, сами колдовать умеем.

Шедшие сзади не разделяли восторгов Афони. Шли молча, ждали результатов проверки.

— Афоня! — закричал из-под листа Иван. — Бери у меня в кармане наган, стреляй в спину.

Афоня испуганно попятился.

— Разве я контра какая, в тебя стрелять буду?

— Стреляй, я тебе говорю! — озорно подзадоривал Иван, а сам уже тяжелым нащупывающим шагом подходил к шлаковой насыпи.

Здесь стальной лист привалили к высокой куче шлака. Иван потер ладони, на которых остались красные полосы, и дружелюбно улыбнулся:

— Отойдите, товарищи, а то отскочит рикошетом, — и потянул из кармана старый наган с истертой рукояткой.

Рабочие попятились, Иван отступил на два шага и выстрелил. Ровная круглая дырка засияла в верхней части листа.

— Вот тебе и рикошет, — проворчал Тимофей Реудов и провел по бороде шершавой ладонью.

Афоня сконфуженно чесал затылок и смотрел в сторону, словно его совсем не интересовало происходящее. А кузнец Петр Лучинин для чего-то разъяснял:

— Вот и у Лесснера на заводе пулеметные щитки так проверяли. Если дыра — не годен, если белое пятнышко — хорош.

Несколько минут Иван стоял неподвижно, держа наган в опущенной руке. Потом присел на корточки и долго смотрел на лист нелюдимым и обреченным взглядом.

А за его спиной слышались возгласы:

— Да, брат, продырявило.

— В такой одежке много не навоюешь.

— Французы, те наукой пользовались, а мы что? На ура хотели взять.

Иван медленно выпрямился, и все испуганно на него поглядели — так сильно переменилось его лицо. Ни на кого не глядя, он круто повернулся и стремительно зашагал в цех. Стоявшие у листа видели, как он на ходу засовывал и никак не мог засунуть в карман револьвер.

3

Неизвестно, что произошло в душе Ивана Краюхина, но по тому, как он подошел к печи, по взгляду, которым он следил за тем, как бегали с лопатами вспотевшие рабочие, было видно, что крепко уперся человек в какую-то невидимую преграду и либо собьет ее и попрет вперед, либо расшибет собственную голову.

Незаметно, словно крадучись, подошел Афоня. Привычно потянулся к заслонке, заглянул в пустую печь, обшаривая глазами раскаленную подину и темным пятном выделяющееся выпускное отверстие. Афоня смотрел так долго, что у него накалились очки и жгли лоб, но он не отступал, ждал, не уйдет ли рассерженный начальник. Тогда можно браться за дело. Иван не уходил. Снял пиджак, аккуратно повесил на железный штырек напротив печи, подошел и крепко взял в руки лопату. В стороне у нагруженных вагонеток ожидали катали. Ни с того ни с сего Афоня закричал на них:

— Чего встали? Вываливайте шихту!

Деревянные ящики мигом полетели с вагонеток. По железным листам зазвенели куски металла. Иван поплевал на руки и, словно охапку сена, подцепил целую кучу маслено поблескивающей стружки.

— Давай, ребята, давай, не отставать! — покрикивал преобразившийся Афоня.

Как только Иван взялся за лопату, у Афони отлегло от сердца. По собственному опыту знал: помахает парень лопатой часика три-четыре и отойдет. И злость и тревогу как рукой снимет.

Вскоре рубаха у Ивана на спине потемнела от пота, лицо тоже стало мокрое и красное, и только зубы сверкали белой полоской, когда он, приоткрыв рот, подбегал вплотную к порогу и бросал в огненную утробу печи очередную порцию шихты. Подручные уже несколько раз поочередно отходили в прохладный уголок и курили, а Иван, как заведенная машина, все махал и махал лопатой. Рубаха у него уже давно высохла и заскорузла от выступившей соли. И только когда катали увезли последнюю пустую вагонетку, он разогнул спину и бросил лопату. Зачерпнув из бочки воды, покосился на подошедшего Афоню:

— Сколько завалили?

— Тонн тридцать.

— Опять на глазок?

— Нет, вешали.

Афоня думал, что теперь Иван наверняка уйдет домой. Не железный же он, в самом деле. В его присутствии Афоня почему-то робел, хотя и сам теперь был мастером. Видно, много страху натерпелся в прошлом.

Но Иван не ушел и на этот раз. Обошел канаву, проверил ковши, а потом как встал к печи, так и не отрывался до самого выпуска. Успокоился он только поздно ночью, когда разлили плавку и готовые слитки отправили в прокатку. После этого запыленный, с обожженными волосами Иван снял рубаху и стал стирать ее в колоде, наполненной мутной горячей водой.

А наутро повторилось старое. В прокатанном листе после выстрела засветилась ровная круглая дыра.

4

На заводе была сформирована и отправлена на фронт вторая красногвардейская рота. Многие цехи опустели. Стояли станки. В мартеновском цехе на двух печах работала одна бригада. Люди выбивались из сил, но нужной стали не получалось. Бесплодная работа вызывала глухое раздражение.

Тогда Алексей Миронов решил созвать митинг. Ночи напролет Алексей просиживал за чтением партийных брошюр. Они стали ему нужнее хлеба. И теперь он надеялся, что митинг всколыхнет людей, вдохнет в них новые силы. Основные цехи должны работать во что