Но и перед советским руководством война, несмотря на победу, поставила много вопросов, обнажив слабую готовность Вооруженных Сил. В мае 1940 г. Наркомат обороны вместо Ворошилова возглавил ставший Маршалом Советского Союза Тимошенко. Б.М. Шапошников, 7 мая 1940 г. также получивший высшее воинское звание, в августе был вынужден «за компанию» оставить свой пост.

Лично к Борису Михайловичу претензий нет, заметил Сталин в личной беседе с военачальником, его прогноз относительно Финляндии полностью оправдался. Но нас не поймут, продолжал советский лидер, если ограничиться заменой лишь наркома обороны. Кроме того, мир должен знать, что уроки конфликта с Финляндией полностью учтены, это важно для того, чтобы произвести на врагов должное впечатление. Шапошникову был предложен пост заместителя наркома обороны.

Несколько слов о характере взаимоотношений Шапошникова с вождем. А.М. Василевский писал по этому поводу: «Когда состоялись мои первые поездки вместе с Борисом Михайловичем в Кремль, первые встречи с членами Политбюро ЦК ВКП(б) и лично со Сталиным, я имел возможность убедиться, что Шапошников пользовался там особым уважением. Сталин называл его только по имени и отчеству. Только ему одному разрешал курить в своем рабочем кабинете, а в разговоре с ним никогда не повышал голоса, если и не разделял высказываемой им точки зрения на обсуждаемый вопрос. Но это чисто внешняя сторона их отношений. Главное же заключается в том, что предложения Шапошникова, всегда глубоко продуманные и глубоко аргументированные, как правило, не встречали особых возражений»[196].

«Как правило…» Честный Василевский, писавший свои мемуары в годы фактической реабилитации Сталина, не мог, конечно, напрямую сказать, что вождь не прислушался к Шапошникову не только при принятии плана войны с Финляндией. Не согласился он и с глубоко аргументированным оперативным планом стратегического развертывания Вооруженных Сил, разработанным Генштабом.

Борис Михайлович, говоря о предполагаемом направлении главного удара противника с запада, считал, что «основным наиболее политически выгодным для Германии, а следовательно, и наиболее вероятным является первый вариант ее действий — с развертыванием главных сил немецкой армии к северу от устья реки Сан». Соответственно в плане предлагалось развернуть наши главные силы в полосе от побережья Балтийского моря до Полесья, то есть на участке Северо-Западного и Западного фронтов. Второй вариант действий противника — сосредоточение основных сил к югу от Полесья — также считался возможным, но менее вероятным. Обеспечить южное направление должны были согласно плану также два фронта, но с меньшим количеством сил и средств[197].

Однако Сталин после того, как в сентябре 1940 г. ему доложили план стратегического развертывания, заставил переделать документ в соответствии с личным убеждением. Возможно, участвуй в докладе сам автор главных идей плана — Шапошников, он нашел бы дополнительные аргументы. Но в момент доклада начальником Генштаба был уже К.А. Мерецков. Так или иначе, но наиболее опасным стратегическим направлением было признано юго-западное — Украина, а не западное — Белоруссия, на котором гитлеровское командование в действительности сосредоточило и с началом боев ввело в действие самые мощные сухопутные и воздушные группировки. Это обстоятельство, по справедливому мнению Г.К. Жукова, в первую очередь негативно отразилось на ходе оборонительных действий в начальном периоде войны.

Не было особой идиллии в отношении вождя к Шапошникову и в дальнейшем. Выше уже не раз говорилось о том пагубном скептицизме, с которым в начале войны Сталин, ставший Верховным Главнокомандующим, относился к деятельности Генерального штаба. По его указанию в первый же день 22 июня из центрального аппарата в помощь командующим фронтами была направлена группа ответственных работников, включая начальника Генштаба генерала армии Жукова, его первого заместителя генерал-лейтенанта Ватутина, а также маршала Шапошникова. Генштаб был, по существу, оголен, и, как признавался А.М. Василевский, в тот момент заместитель начальника Оперативного управления, невольно создавалось впечатление, что «мозг армии» в самый ответственный момент оказался предоставленным самому себе. Все решения принимались наверху помимо Генштаба, и он был лишь передаточной инстанцией.

Это положение сохранялось довольно долго и после повторного назначения Шапошникова, датированного 30 июля 1941 г., начальником Генштаба. Как пишет генерал армии С.П. Иванов со слов А.М. Василевского, «в тот период Генеральный штаб не в состоянии был в достаточной мере влиять на выработку крупных решений. Б.М. Шапошников, по его словам, был жестоко травмирован репрессиями, которым подверглись все его соратники… Само отношение Сталина к Генштабу было скептическим, он называл его канцелярией»[198].

Лишь постепенно и далеко не сразу этот важнейший орган управления обрел присущую ему роль, став рабочим (а по сути — интеллектуальным) органом Ставки. Оперативно-стратегическая подготовка Бориса Михайловича была в тот период более совершенной, чем у Георгия Константиновича Жукова, которого он сменил в должности. Но нельзя отрицать, что характер у последнего был куда круче, и Шапошников, конечно, в большей степени устраивал Верховного, нежели неуступчивый Жуков.