заклинания звучит как «Империо».

Прервавшись и немного переведя дух, монотонно, продолжил свой доклад:

— Далее… Заклинание «Круциатус», или пыточное заклинание. По семантике аналогично подчиняющим чарам. Изобретено Теренсом Флетчером, колдомедиком Святого Мунго, в тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году для проведения реанимационных мероприятий при остановке сердца. Первоначально не рассматривалось и не применялось для пыток. Способ активации аналогичен с «Имперусом», но только необходимо желание причинить боль и страдание. Магической защиты так же не существует, но этим чарам может успешно противостоять обученный и подготовленный окклюмент, контролируя свой болевой порог. Словесная форма: «Круцио».

Я немного прервался и оглядел притихший класс, слушающий мой монолог с ошарашенными и испуганными лицами. Не понимаю я своих одноклассников. То, что я рассказываю, — это всё можно в библиотеке Хогвартса совершенно без проблем найти и прочитать. Информация о «Непростительных» в свободном доступе лежит, а не в Запретной Секции. Да, пусть и разрозненно, и да, не совсем полно, но во многих трудах и монографиях волшебников эти заклинания описаны и приведены примеры, когда маги с ними сталкивались непосредственно в бою. Или описывали свои ощущения после пыточных и подчиняющих проклятий. А уж в мемуарах Сириуса Блэка Первого, которые также присутствуют в Библиотеке, так и практическое применение описано. Смотри, читай, применяй. Эти знания не вытравить из всех трудов и не подвергнуть цензуре. Слишком во многих волшебных книгах, которые невозможно исправить, они упоминаются.

Так что такие испуганные лица меня только раздражают. У них тут знания под носом лежат, а им всем лень за ними даже наклониться, чтобы поднять. Но ведь потом только и будет разговоров, что Поттер тот ещё злодей, который просто-таки эксперт и виртуоз а применении всяких там «Круциатусов», а «Авадами», так и при встрече здоровается с утра, прямо перед завтраком. Что поделать?.. Репутация… А я, между прочим, совсем не эксперт…

Я уверенный пользователь…

— И, последнее… убивающее проклятие или… «Авада Кедавра!», — зловеще и с такой многозначительной паузой прошипел я, уже откровенно издеваясь над притихшими студентами.

Краем глаза заметил, как вздрогнула Фей Донбар, наша самая незаметная и тихая девушка на всём курсе. Что-то я, видимо, переборщил со страшилкой и тоном, которым вещал о таких вещах, как «Непростительные заклинания». Не очень мне хотелось пугать эту голубоглазую шатенку, у которой, наверное, есть не очень приятные воспоминания о таких чарах. Интересно…

— Достаточно! — резко перебил меня Грюм и бешенно впившись в меня своим единственным глазом, прорычал: — Ты думаешь, Поттер, что это всё смешно?

— Как минимум забавно, профессор, сэр! — прищурившись, с вызовом смотря в его лицо и сквозь зубы процедил я. — Этими чарами пугают всех с самого рождения, а между тем, они не такие уж и опасные для любого волшебника. От них сможет защититься даже первокурсник!

— Интересно послушать! — всё так же рыча, предложил Грюм.

— Извольте. Вингардиум Левиоса — достаточно поднять палочкой хотя бы лист бумаги на пути луча любого непростительного заклинания. Авис — овеществлённая стая птиц справится с такой же задачей, если в поле зрения нет никакого предмета. Карпе Ретрактум позволит быстро отскочить с траектории удара. Трансфигурация, шаговая аппарация, портальный ключ и множество других приёмов… профессор, — едко закончил я перечислять самые очевидные методы защиты. — В конце концов, можно просто отойти в сторону. Все Непростительные не очень быстрые заклинания и позволяют отреагировать, если не хлопать ушами. Ну, и одна вещь, конечно, должна быть с волшебником всегда, помимо его палочки.

— Удиви меня, Поттер, — теперь уже без ярости и напряжения предложил Грюм. — Что это за вещь?

— Постоянная Бдительность, профессор, сэр…

***

После урока ЗОТИ, где я, по своей извечной идиотской привычке, «наумничал» о Непростительных Заклинаниях, у всех на нашем факультете пропали последние сомнения в моей несомненной «тёмности». Образ портили только все мои приятели и приятельницы. Ни Невилл, ни наши разведчицы не обращали внимания на «этого чокнутого некроманта Поттера», и вели себя со мной как обычно. Знали, сволочи, что я совершенно «не такой». Аж обидно! Для кого стараюсь?

Зато немного присмирели завистники и завистницы. Старались не задевать ни меня, ни мою девушку, хотя на нашу пару и по-прежнему облизывались так, что мне по-настоящему хотелось сейчас испытать всё то, что я натрындел на уроке у Грюма.

Кстати, о моей девушке… Что это с ней?

Я уже поднимался из гостиной Гриффиндора в нашу мальчиковую спальню, но был остановлен буквально на подъёме лестницы и с тревогой обернулся к Гермионе.

Она сидела на диванчике гостиной, смотрела в какую-то тетрадь и плакала. Правда, я совсем не понял, из-за чего, так как в эмоциях у неё преобладало даже какое-то счастье. Чего это с ней?

— Гермиона? — осторожно спросил я, напряжённо оглядываясь и сжимая палочку.

— У меня братик родился, — совершенно счастливо, шмыгая носом и вытирая рукавом мантии заплаканное лицо, сказала она.

— Тьфу ты, Мордред! — ругнулся я, рассмотрев в её руках ежедневник с протеевыми чарами, который я ей дарил на Рождество. — Ты меня так больше не пугай. Поздравляю, конечно, и я вполне уверен, что и с твоей мамой всё в порядке. Так чего ты плачешь?

— Просто рада, что всё хорошо, — она встала с дивана и, обняв, уткнулась мне в грудь заплаканным лицом.

— Ещё бы хорошо не было. Столько всяких зелий и эликсиров наварили, что миссис Грейнджер может ещё раз пять подряд родить… не вспотев, — проворчал я, обнимая свою невесту.

— Дурак, — давя улыбку буркнула она, куда-то мне в подмышку…

А на следующее утро, за завтраком, передо мной на стол спланировал попугай Блэков с мятым письмом в лапах.

Когда я читал выведенные рукой Сириуса неровные строчки на заляпанном вином пергаменте, где он с восторгом сообщал, что у него родилась дочка, то сердито подумал: «Пошёл, блин, конвейер! То миссис Грейнджер, теперь вот и Кора.» От письма за милю разило вином и даже казалось, что неприкаянно бродящий по столу Дублон, нагло опрокидывающий кубки и соусники, находится в состоянии похмелья.

Он подковылял вплотную ко мне и стал требовательно, лапой скрести по моей тарелке, гремя посудой и требуя угощения.

— Отвали от меня, алкаш! Не дам я тебе орехов, потому что нефиг было обзываться! — сказал я, сердито смотря на попугая, который просительно заглядывал мне в глаза.

— Дублон хороший и зелёный, — жалостливо стал аппелировать он к моему милосердию.