«Ненормальное и, вероятно, неправильное распределение нарядов…».

Слабая политическая работа, «собеседования ведутся спустя рукава», лекторы «не отвечают своему назначению» и не могут достучаться до крестьянской массы, понять их чаянья[1099].

Уполномоченный Петроградской ГКД А. Соколов расследовал причины массового дезертирства в саперной роте 10-й отдельной стрелковой бригады 7-й армии и, кроме ужасного снабжения и антисанитарии, выявил «крайне халатное отношение со стороны командира роты» к своим обязанностям. Комиссара же отличала «грубость, крайняя заносчивость, излишнее самолюбие и сепаратизм», он совершенно не общался с коллективом, даже скрывал от командира некоторые документы. Чрезмерно большое число отпусков в роте объяснялось злоупотреблениями комиссара, который за отпускное удостоверение заставлял красноармейцев выслуживаться перед собой. Политработа агитационной комиссии (в которой почти не было коммунистов) сводилась к «постановке дивертисментов легкого жанра»[1100]. Начальник команды пеших разведчиков Н. Павлов отпускал в увольнения за взятки. Проведенное расследование выявило, что, например, красноармеец В. Ефимов только числился в полку, но «там совершенно не бывал, а получал каждый день увольнительные записки» от Павлова. Другой красноармеец показал на допросе: «Я знаю… Павлов любит брать взятки, он меня тоже не отпускал, а как я ему дал масла, то он меня стал отпускать… я ходил тоже каждый день домой, когда с увольнительной, а когда и без увольнительной»[1101].

Приведем краткую сводку состояния частей лишь одной 6-й стрелковой дивизии 7-й армии по данным на начало сентября 1919 г.: «В 42-м полку недостает обмундирования, недоброкачественное питание вызывает недовольство; есть массовые заболевания. 51-й полк устал. Питание и обмундирование плохое, результатом чего является упадок духа; дезертирство усиливается. Красноармейцев волнуют отпуска и неполучение семьями пайка. В 50-м полку отсутствует обувь, обмундирование и недоброкачественное продовольствие вызывает недовольство. В 3-ей бригаде продовольствие ухудшилось, вобла недоброкачественная. В 54-м полку из-за плохого питания увеличивается дезертирство и заболеваемость»[1102]. Эта картина дополнялась сведениями о массовом обмене красноармейцами казенных и личных вещей на продукты питания и сообщениями о попрошайничестве красноармейцев у населения «вследствие невозможности существования на казенном пайке»[1103]. В письме бойца пограничного стрелкового полка (Псковская губерния) сообщалось, что ему «приходится у крестьян просить милостыню»[1104]. В первой половине сентября 1919 г. корреспондент из Гатчины писал, что красноармейцы ходят по деревням босые и раздетые и просят подаяние. В сводке за тот же период упоминались случаи воровства красноармейцами картофеля с полей крестьян[1105]. 18 апреля 1921 г. датировано письмо из Петрограда с упоминанием о том, что «солдаты все ходят к лавочке и просят Христа ради хлеба как последние нищие»[1106].

По частоте упоминания причин побега в анкетах дезертиров Северо-Запада следует в первую очередь выделить необходимость помочь семье («некому работать», «желание поддержать хозяйство», «болезнь жены и бедность семьи», «работа на огороде» и т. п.), также отнесем сюда трогательную категорию «соскучившихся». Многие опрошенные заявляли о невозможности существования в армии («недостаток пищи в полку», «бежали из-за голоду»). Отметим и побеги, напрямую связанные с «нежеланием ехать на фронт», с тем, что «не хотел служить». По оценке Опочецкой УКД, сделанной на основе опросов пойманных и сдавшихся дезертиров весной – летом 1919 г., «главной причиной дезертирства явились наступившие полевые работы и малое количество трудоспособных [членов семьи]»[1107].

Все это, конечно, не исчерпывало список причин дезертирства. Можно вспомнить «неисправимых дезертиров уголовного характера» или тех, чьи «нервы не выдержали ужасов смерти и войны». Оригинальными основаниями для побега были «растрата денег коллектива» или «личные счеты с комиссаром». Активных «политических» дезертиров было мало. Отметим, что в большинстве случаев побудительные причины дезертировать нельзя было выяснить иначе как со слов самого беглеца. Приведем классификацию причин дезертирства к концу Гражданской войны по представлению работников Псковской ГКД: «Случайное дезертирство… за хлебом, по чрезвычайным семейным и имущественным обстоятельствам (смерть родных, пожар, раздел имущества), утомление войною, выразившееся в припадке отчаянья и безразличия к дальнейшему»[1108]. Обратим внимание на то, что помещено на первую позицию. Сложность и многогранность Гражданской войны, хаотический вихрь, в который попадал каждый, не предполагает иного «лидера», и у многих дезертиров была «своя», ни на что не похожая, особая история. Зачастую для внешнего наблюдателя все они казались цепью случайностей.

При рассмотрении проблемы дезертирства, в особенности крестьянского, важно иметь в виду степень бедственности положения семьи дезертира (соотношение работников и «ртов») и, следовательно, некоторое моральное право кормильца уйти домой. В сложнейших условиях Гражданской войны провал запашки или сенокоса мог обернуться голодом и гибелью домочадцев. В докладе агитатора псковского ГВК Пугачева (май 1919 г.) описано отношение крестьян к мобилизации. В беседе с ним бедняки объяснили, что они не готовы идти на фронт, так как боятся оставить свои семьи на произвол судьбы: даже «…когда дома не можешь ничего добиться, а когда уйдешь, так [родные] и совсем погибнут…»[1109]. Н. Н. Мовчин даже назвал беспокойство красноармейца за семью «одним из самых законнейших оснований для дезертирства»[1110]. Это признавала (хотя не оправдывала) и официальная пресса: «правда, у каждого рабочего и трудящегося крестьянина, весной в особенности найдется тысяча порой очень резонных причин самовольно оставлять казарму или фронт, уйти домой и заняться мирным трудом…»[1111]

Бывший в мае 1919 г. членом трибунала на фронте под Нарвой С. Гурьев вспоминал рассказ судимого дезертира о причинах его преступления: «Перед тем как нам отступить от белых, я получил письмо от жены. Она с моей мамкой живет в Питере. Я перевез их туда из-под Пскова, когда год назад германцы стали занимать нашу местность: не хотела мамка жить под германцем, который в шестнадцатом году убил на войне моего батю. Меня в красные армейцы забрали под осень прошлую, мамка осталась хворая, а жена была на сносях и сейчас должна рожать. Живут они трудно; комнату хотя и дали в барской квартире, да холодную, работать не могут, а ни хлеба, ни картошки, ни крупинки нет». Последовавшая вслед за этим дискуссия подтвердила наличие подобных проблем у всех красноармейцев, ведь «…беда сейчас в доме у всех, и, может быть, у кое-кого голосят по убитым, а не только просят хлеба». Итоговым выводом стала мысль о единственном пути решения этих проблем – скорейшей победе над врагом. Интересно, что переданный Гурьевым обвинительный приговор обязал командира и комиссара полка оказать продовольственную помощь семье экс-дезертира[1112].

Заочно полемизируя с дезертирами, оправдывающими свое преступление, А. М. Коллонтай классифицировала их следующим образом. На первом месте стояло беспокойство за судьбу близких: «Я тут, на фронте, а кто знает, не голодает ли моя семья?» Отдельно упомянуто дезертирство во время