Кроче, что не следует проводить исследования архивов или неопубликованных материалов - напротив, делать это необходимо - и что только в процессе изучения документов или какой-нибудь непосредственно подготовленной серии документов можно оценить важность и значение этих материалов...» Детально рассмотрев всю совокупность профессиональных приемов историка, Кантимори делает вывод в отношении Кроче: «Не следует отказываться от критики (histona rerum), питая иллюзии относительно того, что можно постичь сущность и смысл вещей как таковых, какими они были созданы, и суметь познать их раз и навсегда (res gestae), поскольку лишь подобное критическое различение позволяет придерживаться некоей точки зрения, на основе которой можно проследить движение обществ и индивидов, людей и вещей и весь путь, проделанный ими, а также постичь их не как нечто абстрактное и родовое, а как живое и конкретное» [Cantimori. Р. 406].

К этому фундаментальному различению добавляется тот факт, что Кроче также настаивал на значении истории историографии: «Проявляя интерес к истории историографии, Кроче указал на необходимость и возможность использования историками таких вторичных приемов критического углубления в проблему, как построение некоей шкалы и градуирование, применяемых для того чтобы, ознакомившись с различными интерпретациями и общей для них культурной и социальной средой, получить изложения и суждения, достаточно аргументированные и самостоятельные, т. е. свободные от повторов и восхваления метафизических концепций и методов, рождающихся не из техники и опыта, а из философских и схоластических принципов» [Cantimori. Р. 407].

Антонио Грамши обладает репутацией человека, восхвалявшего открытый марксизм. И действительно, как во всем написанном им, так и в его политической деятельности, обнаруживается значительная гибкость. Но я не думаю, что его представления об истории свидетельствуют о некоем прогрессе исторического материализма. Я вижу в этом скорее возврат к гегельянству - с одной стороны, а с другой - соскальзывание к вульгарному марксизму. Разумеется, он признавал, что история не функционирует по типу некоей науки и что к ней нельзя применять механическую концепцию причинности. Но его знаменитая теория исторического блока представляетс мне очень опасной для исторической науки. Утверждение, согласно которому базис и надстройка образуют некий исторический блок, иначе говоря, «надстройка как сложная, противоречивая и неупорядоченная совокупность является отражением совокупности общественных отношений» (Gramsci. Materialismo storico. P. 39), обычно истолковывалось как более мягкий вариант учения об отношениях между базисом и надстройкой, которое Маркс оставил недостаточно проясненным и которое представляет собой наиболее ошибочную, наиболее слабую и наиболее опасную часть исторического материализма - даже в том случае, если Маркс и не сводил базис к экономике. То, от чего Грамши, как представляется, отказался, - это идея уничижительного отношения к идеологии; однако если он относит идеологию к надстройке, то переоценка ее лишь в большей степени угрожает независимости (я уже не говорю об автономии, которой, что совершенно очевидно, не существует) интеллектуальной сферы. Таким образом, Грамши удваивает степень подчиненности интеллектуального труда. С одной стороны, среди интеллектуалов, относимых к данной сфере в силу традиции и по происхождению, Грамши ценил лишь тех, кто отождествлял науку и практическую деятельность, уйдя таким образом далеко от эскизного описания этих связей, данного Марксом. Более того, он включил науку в надстройку. У истоков подобного рода сдвигов можно обнаружить понимание Грамши исторического материализма как «абсолютного историцизма». Луи Альтюссер резко протестовал против «историцистской» интерпретации марксизма, который он сам связывал со своей «гуманистической» интерпретацией. Причины возникновения этой точки зрения он видел в «живой реакции на механицизм действия и устройство II Интернационала в предшествовавший период, и особенно в годы, последовавшие за революцией 1917 г.»359 Подобная историцистская и гуманистическая концепция (эти две черты, согласно Альтюссеру, оказались связанными лишь в силу исторической случайности, но с точки зрения теории необходимым образом таковыми не являются) сначала разделялась немецкими левыми - Розой Люксембург и Францем Мерингом, а затем, после революции 1917 г., Лукачем и особенно Грамши, после чего она была в определенном смысле подхвачена Сартром в «Критике диалектического разума». Именно в итальянской марксистской традиции, в рамках которой Грамши выступает наследником Лабриолы и Кроче (Альтюссер стремится минимизировать оппозицию Грамши - Кроче), Альтюссер обнаруживает выражения, наиболее резко обличающие марксизм как «абсолютный историцизм». Он цитирует знаменитый пассаж из заметок Грамши о Кроче: «Используя выражение (исторический материализм), ставшее ходовым забывают, что акцент следовало бы делать на первом термине - "исторический", а не на втором, метафизическом по своему происхождению. Философия практической деятельности есть абсолютный "историцизм", абсолютное обмирщение и "приземление" мысли, абсолютный гуманизм истории»360. Альтюссер, разумеется, вносит в это высказывание известную долю полемичности, но, не адресуя свой упрек исключительно Грамши, искренность и революционная честность которого представляются ему вне всяких подозрений, он попросту хочет лишить эти ситуативные тексты теоретической ценности. По его мнению, отождествление «спекулятивного генезиса понятия» и «генезиса самой конкретной реальности», т. е. «эмпирической» истории, ошибочно. Грамши был не прав, сформулировав «подлинную» «историцистскую» концепцию Маркса - «историцист-скую» концепцию теории об отношении теории Маркса к реальной истории. Альтюссер полагает, что следует различать исторически материализм^ который можно рассматривать как теорию истории и диалектический материализм - философию, которая выходит рамки историцизма. Альтюссер, безусловно, прав, когда, выступая в качестве толкователя Маркса, проводит это различие; но когда он бросает «историцистской» концепции марксизма упрек в забвении абсолютной новизны, того «разрыва», который будто бы произвел марксизм, претендующий на звание науки, «идеологии, которая на сей раз основывается на науке - чего никогда не наблюдалось», то вполне ясно, говорит ли он также об историческом или диалектическом материализме либо и о том, и о другом361 362. Мне кажется, что, частично отделяя марксизм от истории, Альтюссер придает ему крен в сторону метафизики и веры, а не науки. Только благодаря постоянно му переходу от практики к науке, в рамках которого они подпитывают друг друга, старательно продолжая оставаться различными, научная история сможет освободиться от пережитой истории - необходимого условия для того, чтобы историческая дисциплина обрела научный статус. Где критика Альтюссером Грамши мне представляется в особой степени уместной, так это там, где он, анализируя «удивительные страницы Грамши, посвященные науке» («Наука - это тоже надстройка, идеология», см.: Gramsci. Materialismo storico. P. 56), напоминает, что Маркс отказывался от широкого применения понятия «надстройка», которое приемлемо лишь для обозначения политикоюридического и идеологического элементов надстройки (и соответствующих «форм общественного сознания») и что, в частности, «Маркс никогда не включал в сюда... научное познание»т. Таким разом, все, что могло бы быть признано позитивным в истолковании Грамши исторического материализма как историцизма - несмотря на содержащуюся