Зато всё больше страха.

Она продолжает плохо и мало спать. Вечерами даже свет в комнате не включает. Почти не общается с родителями, хотя это скорее они почти не общаются с ней.

Иногда подходит к окну, смотрит вниз и понимает, что скорее убьется, чем сбежит. Да и кто ее отпустит? На территории камеры, охрана.

Самое ужасное, наверное, что время от времени Полина чувствует ноющую боль внизу живота, которая усугубляет панику, и снова…

Её тошнит, и от этого тошнит сильнее.

Она тонет в замкнутом паническом круге, пока не засыпает тревожным сном. Очень боится за ребенка, но сделать не может ничего.

Только молится, чтобы Гаврила быстрее что-то придумал.

На узнаваемый звук щелчков дверного замка Полина реагирует типично – сильнее сжимается. Сегодня она сидит на кровати, обняв колени. Кто зайдет – отец или мать – понятия не имеет.

Но увидев, что это папа, покрывается мурашками. Её тело напрягается так же, как расшатанная нервная система. Она живет в вечном неконтролируемом страхе и незнании.

Михаил заходит в комнату, сам щелкает включатель света, смотрит на застывшую Полину.

Она самой себе сейчас напоминает затаившегося зайца. Отцу, наверное, тоже.

Он неспешно идет к кровати, а Полина изо всех сил сдерживается, чтобы не показать слабость – не соскочить с криками «не приближайся!!!».

Она напряжена до состояний вытянутой струны. Тронуть – лопнет. Следит за приближением. Сглатывает, когда отец садится на кровать совсем рядом.

Смотрит перед собой – в окно. То же, через которое она когда-то впустила Гаврилу. От мыслей, сколько еще он не знает, и как сильно может разозлиться, Полину снова начинает тошнит. Дальше – заноет живот, она знает. У неё учащается дыхание…

Это привлекает отцовское внимание. Он оглядывается, проезжается взглядом по ее лицу, коленям, снова вверх…

Вздыхает…

– Полька моя, Полька…

Он никогда к ней так не обращался, а может Полина просто не помнит. Но замирает вдруг и даже дышать забывает.

Следит, как отец тянется к ней, его рука ложится на колено, он гладит…

– Ну что же ты…

Ответить Полине нечего. Усугубляется желание отползти, но девушка сдерживается.

– Не смотри так, дочь. Я извиниться пришел… Погорячился…

А потом разом опустошает легкие, будто шариком сдуваясь. Не верит ни ушам, ни глазам.

Отец, который несколько дней назад залепил в ярости пощечину, теперь будто бы неловко улыбается, ловя ее взгляд.

Его палец раздражает кожу, Полина не может выдавить из себя ни слова – просто ждет.

– Ты и сама понимаешь, наверное, как мне было… Неприятно… Узнавать от постороннего человека, что моя дочь мне врет. Я разве давал повод врать себе, Полина?

Отец немного хмурится и смотрит вопросительно. Полина еле-еле мотает головой из стороны в сторону. Она не будет спорить и доказывать. Только себя и ребенка защищать.

– Вот и я думал всё это время… Думал-думал… Думал-думал… Почему так? Чтоясделал не так?

– Я его просто полюбила, пап… – пусть это признание может стоит Полине новой пощечины, она опять шепчет.

Видит, что слова отцу неприятны, он кривится, челюсти сжимает, но почти сразу выдыхает и снова гладит коленку.

– Полюбила… – повторяет тихо, возвращая взгляд к окну. – Что ж в нем такого, Поль? А? Обманщик же…

Отец имеет в виду, очевидно, то, как умело Гаврила обвел вокруг пальца его самого и его начбеза, но укол получается более глубоким. Потому что… Где он? Где?

– Я ему верю, – горло сдавливает, но эти слова Полина всё же произносит. Ей каждый день приходится напоминать себе его слова. Каждый. Божий. День. Но если она перестанет ему верить – рассыплется просто.

Отец снова вздыхает, опустив голову, хмыкает, потом вскидывает взгляд на нее и смотрит будто даже лукаво…

– Ты меня извинишь за грубость? – спрашивает так, словно у Полины есть варианты. Она кивает конечно же. – Спасибо…

Его благодарность звучит немного издевательски. Возможно он даже хотел бы, чтобы Полина тут же бросилась извиняться, но она не готова. Ей стыдно за всю ту ложь, которую себе позволила, но она не жалеет об этом.

Об одном только, что доверилась Варе.

– Я не хочу, чтобы ты меня боялась, Полина. Наверное, в чем-то сам виноват. Но я тебе не враг. И мать тебе не враг. Ты наш ребенок…

И вот за это ей, наверное, тоже стыдно. Что онане такойребенок.

– Давай остынем вместе. Не грызи себя.

– Я могу уйти? – Полина спрашивает единственное важное, в ответ отец снова кривится.

– Не думаю, что сейчас это уместно. Побудь немного дома, пожалуйста. Не в заперти, но дома. Если хочешь – съездим к врачу.

Полине надо, но она мотает головой. Она на аборт не поедет.

– Анализы, Поль. Осмотр. Тебе нужно сдать анализы, – Михаил произносит медленно и с паузами, чтобы лучше дошло.

И вот теперь хмурится уже она. Доверяет ли – очень сомнительно. Но её ведь не привяжут к креслу, таблетку в рот не засунут…

– Верни мне телефон, пожалуйста…

Она просит, отмечая на губах отца кривоватую улыбку. Он снова вздыхает, тянется к карману пиджака…

На покрывало у ее ступни ложится мобильный. Без сомнений – это её. Полина хватает его, как голодный ребенок ухватил бы кусок хлеба. Не верит, что это ей не снится.

Снова дарит отцу испуганный взгляд, а он снова улыбается так, будто дело только в ней и её безосновательных страхах.

– Давай без глупостей, Поль. На ужин спускайся, мы с мамой ждать будем. А завтра к врачу…

Ответа от нее не ждут. Да и у самой Поли всё начисто из головы вылетело кроме одного – телефон в руках. Она сможет набрать.

Михаил встает с кровати, идет в сторону двери. Сердце Полины выпрыгивает из грудной клетки, снова ноет живот.

Стоит двери за отцом закрыться, на сей раз без щелчка, она тут же дрожащими пальцами пытается набрать Гаврилу.

Слушает гудки, осознавая, что он только трубку возьмет – она тут же расплачется.

На восьмом её сковывает мороз. Когда оператор сбивает, бессильно падают руки.

Он не знает, что с ними вот уже десять дней, но не берет трубку.