Шрифт:
Закладка:
А потом я увидела Рощина. Он сидел полубоком на широком подоконнике, но за творящейся на сцене вакханалией не следил. Потому что рядом с ним опять вертелась Диана Красовская, что-то ему увлеченно рассказывала, аж руками размахивала, а он… он смотрел только на неё и слушал с улыбкой. Под ребрами сразу же зажгло, будто я хлебнула уксуса.
Я стояла в проходе между рядами кресел, недалеко от входа. И меня ни он, ни кто-то другой не замечал. Но как только я решила уйти, в актовый зал вихрем ворвалась Алена Игоревна, подхватила меня под локоть и потянула к сцене.
Увидев, что творят парни, тут же разоралась на них, положив конец веселью. Велела костюмы унести туда, где они лежали. А затем уже мы начали репетировать. От ашек Алена Игоревна стрясла четыре номера: частушки, какую-то пантомиму, бальный танец и стрит-дэнс.
– Одиннадцатый «Б», надо что-то ещё, – не унималась она. – Песни – замечательно. Но маловато. Ну, хотя бы ещё один номер.
– Они ни на что больше не способны, – хмыкнул кто-то из ашек.
– А пусть Ларионова стихи свои прочтет, – предложил Шлапаков. – А чего? У нее вообще стихи классные. Да?
Наши дружно подхватили: да, да. Она наша Пушкина! Ахматова! Цветаева!
Я даже растерялась. Особенно от похвалы Шлапакова. Другие, конечно, придуривались уже, но он это сказал по-настоящему.
– Таня, можешь что-нибудь навскидку прочитать? – спросила Алена Игоревна.
– Из раннего, – хмыкнул Лабунец.
Я стихи давно уже не пишу по велению души. Раньше вот писала, была какая-то тяга, что ли. Но потом прошло. То есть я понимаю ритм, могу сложить несколько строк в рифму, когда просят. Но такого, чтобы хотелось выплеснуть стихами свои чувства – нет, этого со мной давно уже не бывало. Тем не менее на ум пришло одно стихотворение. Я только начала, как Алена Игоревна меня тут же перебила.
– Так, Тань, секундочку. Давай с микрофоном, со сцены, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть, да? А то ты под нос себе что-то бубнишь, я даже рядом не слышу.
Она даже спустилась и села в первом ряду, уставившись на меня. Девчонки сунули микрофон мне в руку. И тоже вместе с парнями расселись вокруг Алены Игоревны.
Я, сначала немного робея, прочитала несколько строк. Думала, сейчас ашки или кто-нибудь из наших будут смеяться, но нет. Все слушали с вниманием, даже с интересом, без ухмылок. И я словно перенеслась мыслями в другое место, в другое время…
А потом, перед последней строкой, сделала паузу. Для выразительности. И зачем-то посмотрела в зал. Дима меня не слушал и даже не смотрел в мою сторону. Он вообще как будто никого кроме Красовской не видел, которая болтала с ним, не умолкая. Затем он тоже ей что-то сказал, и Красовская громко хихикнула. Её смех в тишине прозвучал как выстрел… в меня.
Я тут же сникла, забыла слова, потерялась.
– Ну? – Алена Игоревна как дирижер взмахнула рукой.
Но я стояла и тупо хлопала глазами, потому что веки защипало, и в горле встал ком.
– Я забыла… – пролепетала я, сбегая со сцены.
– Ну, по-моему, хорошо, только подучи получше, – резюмировала Алена Игоревна. – А еще, знаете, ребята, можем спеть гимн студентов? Вы же завтрашние студенты! А?
Я больше не слушала нашу неуемную организаторшу. Протиснувшись сквозь кольцо, которым ее окружили наши и ашки, я вылетела из актового зала. Почти бегом устремилась на первый этаж, в закуток возле библиотеки, где разрыдалась в голос…
– Что у вас всё-таки случилось? – выпытывала у меня Филимонова.
Она наблюдательная и въедливая. Любопытная и навязчивая. Заметила же, что я умчалась из актового зала. Выводы какие-то сделала, теперь вот лезла с вопросами.
– Ничего, – цедила я.
– Ну я же вижу. У тебя глаза красные. Плакала?
Ничего от этой Филимоновой не утаить. Слишком рано я, проревевшись в библиотечном закутке, выбрела на свет божий. Надо было остыть, в себя прийти. Но мне захотелось немедленно домой. В гардеробе мы с ней и столкнулись.
– Хочу и плачу. Кому какое дело? – буркнула я.
– Из-за Рощина? – не отставала Филя.
Я промолчала. Может, так она поймет, что у меня нет никакого желания обсуждать с ней свои ощущения.
– Просто когда ты выбежала, он так тебе вслед смотрел… с таким лицом… Я прям думала, что он за тобой помчится. Бедная Красовская потом из кожи вон перед ним выпрыгивала, а он её, по ходу, даже не слышал. Посидел ещё немного и ушёл. Вы не встретились?
Я покачала головой и уставилась на Филимонову, пытаясь понять: шутит она или всерьез. Ну и конечно, я сразу же разволновалась. Почувствовала, как щеки налились румянцем.
Она, конечно же, заметила, какой эффект произвели на меня её слова, еле заметно усмехнулась и спросила снова:
– Ну, так что у вас случилось-то?
– Просто… расстались, да и всё, – пожала я плечами.
– Поссорились? Из-за чего?
– Нет, мы не ссорились. Говорю же, расстались. Да и какая теперь разница, из-за чего. Все равно он теперь вон с Красовской.
– Может, у них так… несерьезно, – пожала плечами Филимонова. – Я вообще не замечала раньше, чтобы между ними что-то такое было. Только сегодня вот… Да и то, знаешь, их Ольга Юрьевна загнала в актовый зал. А он сразу от всех отделился и уселся на подоконник. Красовская потом к нему пристроилась.
– А на дне рождения… – выпалила я и сразу осеклась. Как-то стыдно было признаться, что я отслеживаю его фотки. К тому же на странице Красовской.
– Что на дне рождения?
– Как, кстати, ты там оказалась? Он тебя сам пригласил?
Мы вышли вместе из школы, добрели неспешно до ворот и остановились. Нам потом нужно было идти в разные стороны.
– Ты про Рощина? Да нет. Он, по-моему, вообще никого не приглашал. Ашки сами решили его поздравить. Ну, типа, он теперь один в свой день рождения… Красовская всех подбила. А я у Мурзиной как раз сидела, когда она в вайбере написала, типа, кто может, ну, кто сейчас не занят, давайте поедем к Рощину, поздравим, все дела. Встречаемся, типа, через час на сквере. Мурзина думала, что кроме Красовской и неё никто больше не поедет, и позвала меня с собой. А там полкласса притащилось, ну и я под шумок с ними. Не переться же мне обратно одной. Но когда мы к нему завалились, он знатно охренел.
– Надо же… – пробормотала я. – Какие ашки молодцы, даже не ожидала от них…
– Да. Так они ещё и не первый раз его навещали. После похорон тоже, Надька Мурзина рассказывала. У них класс вообще дружный. Не то что наши.
Я вздохнула, наверное, как-то горестно, хотя мне от слов Филимоновой стало чуть легче. Она, прищурившись, пялилась на меня с полминуты, потом выдала:
