сегодня существует множество «стратегий досуга», однако в настоящее время они представляют собой довольно бессистемный набор незначительных, часто случайных мер вмешательства в свободное время людей. В мире, где будет меньше работы, такой подход неуместен. Общество должно тщательно, всесторонне и последовательно продумать политику в области досуга.

Это радикально изменит направление движения. Досуг сегодня все чаще рассматривается как излишество, а не как приоритет. Стремясь показать свою рачительность, государство часто расценивает досуг как легкую финансовую добычу – и именно он первым попадает под руку, когда приходит пора экономии. В США президент Трамп попытался ликвидировать Национальный фонд искусств, Институт музейного и библиотечного обслуживания и Корпорацию Общественного вещания[691]. В Великобритании в период с 2010 по 2016 год число публичных библиотек сократилось примерно на 12 %[692]. (Это сокращение взволновало общество: когда писатель Филип Пулман говорил на небольшом собрании в Оксфорде о борьбе с закрытием библиотек, онлайн-стенограмма его выступления стала, по словам одного восторженного комментатора, «вирусной сенсацией».)[693]

Важно, однако, не пытаться установить с расстояния сегодняшнего дня то, какие развлечения общество могло бы поощрять в будущем. Вопрос о том, как проводить свободное время осмысленно и целенаправленно, должны обсуждать грядущие поколения. Попытки спрогнозировать, как люди будут проводить свой досуг, часто оказывались неудачными. Например, в 1939 году газета New York Times утверждала, что телевидение никогда не станет популярным. «Проблема телевидения заключается в том, что люди должны сидеть и не отрывать глаз от экрана; у среднестатистической американской семьи нет на это времени, – уверенно заявила редакция. – Хотя бы по этой причине телевидение никогда не станет серьезным конкурентом радиовещанию»[694]. Нет нужды говорить, что это предсказание оказалось совершенно неверным.

Возвращение к работе

Посвятив изучению досуга определенное время, некоторые люди могут прийти к выводу, что кроме работы ничто не дает им такого чувства удовлетворения или целенаправленности. Даже если они получают доход из других источников, они могут решить, что «работа» – это единственный способ наполнить жизнь смыслом.

Именно этому чувству посвящено одно из моих любимых стихотворений – «Улисс» Альфреда Теннисона. В нем рассказывается о греческом герое Одиссее, возвращающемся домой через десять лет после победы в Троянской войне. Среди прочих препятствий по пути ему встречаются питающиеся лотосами люди, которые хотят его усыпить, призрак умершей матери, отвлекающий его, племя одноглазых великанов, заточающих его в тюрьму, и другие великаны, которые хотят его съесть. Короче говоря, возвращение было трудным. И Теннисон в своем стихотворении представляет, как чувствовал себя Одиссей, вернувшись из этого приключения и снова став «царем досужим». Поэт считает, что ему было невыносимо скучно. Одиссей хотел не «в закале ржаветь», а «сверкать в свершенье». И вот Одиссей передает трон сыну и снова готовится к отплытию, надеясь, что «благородным // Деянием себя отметить можно // Перед концом, – свершением, пристойным // Тем людям, что вступали в бой с богами»[695]. Точно так же, оказавшись в мире технологической безработицы, люди, подобные Одиссею, в будущем, возможно, захотят предпринять собственное «благородное деяние».

До сих пор я говорил о «мире с меньшим количеством работы», но на самом деле я имел в виду мир с меньшим количеством оплачиваемой работы. Просто не было никакой необходимости привлекать внимание к этой детали. Однако теперь, когда мы рассуждаем о будущем, важно рассмотреть его повнимательнее. Почему? Потому что, хотя мы и приближаемся к миру с меньшим количеством оплачиваемых рабочих мест, нет никаких причин, по которым в этом мире не должно быть работы вообще. В будущем люди, испытывающие непреодолимое желание продолжать работать, несмотря на отсутствие для этого экономических причин, могут охотиться за ролями, которые мы сегодня назвали бы «работой», – с той лишь разницей, что эта работа не будет обеспечивать такую зарплату, на которую они смогут жить.

В чем могут заключаться такие роли? В принципе, в чем угодно, коль скоро устраняется необходимость зарабатывать на жизнь. Они могут быть связаны с задачами, с которыми машины справляются лучше, но люди тем не менее хотят выполнять. Это может показаться неэффективным занятием, но если работа выполняется не ради экономических целей и главное в ней – цель, а не производительность, то экономические опасения по поводу «эффективности» будут ошибочны.

Существование людей, подобных Одиссею, создает еще одну роль для государства: помогать найти такую работу тем, кто ее ищет. Как вариант, государство может активно создавать рабочие места для людей. Это не так радикально, как кажется: на самом деле правительства уже делают это в огромных масштабах. Семь из десяти крупнейших работодателей в мире – государственные учреждения: Министерство обороны США, Национальная служба здравоохранения Великобритании, Государственная электросетевая корпорация Китая, Индийские железные дороги и т. д. Уже сегодня идея «гарантии занятости» набирает популярность. В США несколько кандидатов-демократов на президентских выборах 2020 года поддерживают идею о том, чтобы предложить работу всем, и 52 % американцев солидарны с этим подходом. Для контекста: служба общественного мнения, проводившая опрос, охарактеризовала его как «один из самых популярных вопросов, которые мы когда-либо задавали»[696].

Дискуссия о людях, желающих работать в мире с меньшим количеством оплачиваемой работы, действительно задает нам концептуальную загадку. Если люди больше не полагаются непосредственно на работу для получения дохода, то правильно ли по-прежнему называть ее «работой»? Или это досуг? В Век труда нам не приходилось беспокоиться об этом различии. Досуг часто определяется просто как то, что люди делают вне работы, а работа – как то, что они делают вне досуга. Однако в мире, где будет меньше оплачиваемой работы, эти определения и границы сотрутся. Считается ли «работой» только то, что выполняется за плату? Если да, то это означает, что работа по дому, например, таковой не является. Считается ли «работой» только напряженная, тяжелая или, возможно, немного неприятная деятельность? Тогда мы должны были бы признать, что люди на оплачиваемой, но приятной работе занимаются досугом (а спортивные болельщики, напряженно наблюдающие по телевизору за тем, как их команда терпит поражение, работают).

Философы потратили много времени, пытаясь определить это различие[697], но я не уверен, что оно так уж важно с практической точки зрения. Когда речь заходит о будущем с меньшим количеством оплачиваемых рабочих мест, гораздо разумнее думать просто о свободном времени. Кто-то может захотеть потратить часть этого времени на то, что сегодня очень похоже на «досуг»; другие предпочтут структурированные и направленные роли в духе «работы» прошлого. Однако, мне кажется, люди предпочтут делать что-то иное, не похожее на сегодняшнюю работу. В наши дни работа является источником