Шрифт:
Закладка:
Чтобы лучше наблюдать, я приобрела бинокль. Из окна моей комнаты я видела много раз, обычно днем, — карету Николая Николаевича с бородатым кучером на козлах; иногда — мелькнувшую высокую фигуру самого князя. Ко мне приходил изредка «Малютка», и тогда мы вместе следили за приездом на вокзал вел. князя.
Пока я жила на Кузнечном, динамит хранился у меня только в снарядах, плотно закупоренных. При переезде на новую квартиру я получила от Зильберберга целый запас динамита и гремучего студня, завернутого простое бумагу. Мне пришлось его тщательно укупорить в парафиновую бумагу, чтобы предохранить от порчи. Эта работа снова вызвала сильную головную боль. Да и присутствие динамита, не закупоренного герметически, я стала чувствовать с особой силой. Пряный запах, который выделяет динамит, похожий на запах миндаля, для посторонних, конечно, был незаметен, но мною ясно ощущался. Начались хронические головные боли. Несмотря на зиму, я старалась держать форточку почти постоянно открытой; уходила бродить по городу. Это мало помогало, по ночам часто начинались рвоты. Но покуда я продолжала свою работу техника, совмещая также и обязанности наблюдателя.
Мы, участники группы, видались между собою почти исключительно на явках, адресов друг друга не знали. Только мой адрес, в виду того, что моя помощь могла понадобиться неожиданно и экстренно, некоторым из боевиков был известен. Ежедневную явку каждый из нас назначал в каком-нибудь ресторане или кафе, где неуклонно проводил определенный час.
На этих явках мы успевали обмениваться всем необходимым. Помню, долгое время для меня таким местом служило кафе-столовая на Литейном, почти против Бассейной. С Зильбербергом я встречалась на В. О. в ресторане, в конце 1-й Линии. С М. А. Прокофьевой — в одном из ресторанов на Морской; с ней время от времени сходилась также в Гостином дворе у витрин магазинов. С Никитенко — в столовой на Казанской и проч. Устраивали свидания на выставках, в музеях.
Для более обстоятельных разговоров собирались на частных квартирах, у сочувствующих, например, у одной художницы на Звенигородской улице. Связь эта была получена через П. Ф. Крафта, в то время члена ЦК, через которого и поддерживались наши отношения с ЦК. Эта художница вообще оказала нам ряд неоценимых услуг.
Она не была партийным человеком, но порой исполняла чрезвычайно рискованные поручения. Помню, мы сошлись с ней как-то в Гостином; она взяла у меня большой сверток динамита и отвезла его одному домовладельцу на Конюшенной, также оказывавшему услуги Б. О. Он хранил наш динамит в кладовых своего большого дома.
У Пяти Углов на Разъезжей было еще одно надежное пристанище в квартире одного домовладельца. Внизу нас встречал швейцар, увешанный орденами, а наверху хозяин уступал нам свой кабинет. Здесь я впервые увидела Б. Н. Никитенко, присоединившегося в конце ноября к нашей группе. Высокая, мужественная фигура, лицо энергичное, открытое, ясное. Он уже своим внешним видом располагал к себе. Держался Б.Н. сначала немного застенчиво, но скоро освоился с нами. Он был полон сил, жажды броситься с головой в самое рискованное дело. Его чистой натуры еще не коснулись никакие нудные партийные мелочи. С его образом, а также и с образом «Малютки», у меня связывалось представление о народовольцах-террористах. Как жаль, что они оба погибли, едва прикоснувшись к работе.
В течение конца декабря и января, до ареста Зильберберга, группа сосредоточила свои силы на деле Столыпина и Николая Николаевича. Относительно Столыпина у Зильберберга скоро создался план напасть на него во время выездов в Царское Село. Помимо тех сведений, о которых я уже говорила, нам стало известно, что Столыпин садится в поезд где-то в пути, за Обводным каналом. Однако его приезды туда были столь изменчивы по времени и внезапны, что застигнуть его на этом пути представлялось делом трудным.
Другой план выдвигал Никитенко. Столыпин жил во дворце как пленник, даже выходил гулять только в сад дворца, который был в то время обнесен чугунной решеткой на высоком гранитном постаменте. Дворец, однако, только по внешности казался таким непроницаемым. Как это ни странно, но зараза проникла и туда. У Зильберберга был во дворе свой, преданный человек из числа низших служащих. Этот неизвестный и безымянный помощник соглашался дать условный знак, когда Столыпин выйдет на прогулку. На такой возможности получить сведения о времени выхода Столыпина и базировался план Никитенко. Он предлагал покончить со Столыпиным в саду, забросав его с трех сторон (с площади, Адмиралтейского проезда и набережной) бомбами, а сам вызывался, мгновенно перекинуться туда, зацепив веревочную лестницу за решетку. Как морской офицер, он привык к подобного рода упражнениям; как я упоминала, его звали в нашей группе «Капитаном».
У Никитенко был также прекрасный случай покончить с Николаем Николаевичем. Никитенко жил легально, имел некоторые связи в обществе и доступ в Английский клуб, который посещал также и вел. князь. Как-то раз Никитенко был одновременно с ним в клубе и говорил, что ему стоило больших усилий удержать себя от выступления. Никитенко и предлагал ЦК использовать эту возможность, но ЦК, к сожалению, наложил тогда veto, заявляя, что Никитенко должен пока беречь себя и постараться открыть доступ в клуб кому-либо другому. Предлагалось ввести в клуб «Малютку». Сделать это оказалось не так легко, к тому же вскоре последовал арест «Малютки».
Январь мы все продержались и работу свою продолжали. Как-то в январе Зильберберг отдал мне распоряжение спешно приготовить два снаряда: в эту ночь Столыпин возвращался из Царского Села. Было уже не менее 4–5 час. вечера. Я тотчас же забрала свою походную мастерскую и направилась на конспиративную квартиру, — не помню, где именно, но за Клинским проспектом, к Обводному каналу. Квартира находилась как раз на пути Столыпина. В ней под видом супругов жили Петя Иванов и М. А. Прокофьева.
Это была небольшая квартира, комнаты в три, обставленная на мещанский лад, с дешевенькими олеографиями по стенам. Хозяин Петя — за большим столом, для видимости заваленным какими-то счетоводными книгами и большими счетами. Я разгрузила свой багаж, принесенный мною частью в ручном саквояже, частью на себе. Один снаряд был готов еще раньше, — тот самый, с которым столько раз выходили на Лауница. Но другой, большего размера, приходилось спешно готовить заново. Я ушла в кухню и заперлась там. В случае какого-нибудь несчастья, все же двое других были подальше и могли уцелеть. Не ранее, как к 11
