«Что случилось, госпожа?» — «Почему вы здесь?» — «На вас кто-то напал?» — спрашивали они

Она лишь смогла протянуть дрожащую руку в сторону Камня и пробормотать: «Барышня Яо… это барышня Яо».

Бин и дедушка Ву поняли все, стоило им увидеть знакомые очертания блестящий серой глыбы.

Зато сановник разволновался.

— Причем здесь моя дочь? Что с ней? Где она?

Ответ госпожи Дин он счел невразумительным. Из него он уяснил одно: девушка и ее новая знакомая вышли ночью во двор, а потом с первой что-то произошло. Слуги бросились искать барышню. Разумеется, тщетно. Только на земле кто-то нашел драгоценную шпильку из ее прически. И это лишь усилило всеобщее напряжение.

— Найдите мою дочь! Бросьте на поиски всех людей! — требовал разъяренный сановник от коменданта. — Клянусь Небом и самим богом войны: или я уеду отсюда с ней, или вернусь, но уже с войском!

Шэн У побледнел, пообещал сделать все возможное, хотя сановник уже его не слушал, а в гневе отправился лично на поиски дочери. Потом комендант приказал обыскать каждую комнату и закоулок в крепости. И снова это не принесло пользы.

Вся бессильная злость его обрушилась на камень.

«Кто притащил сюда этот булыжник? За что все эти беды обрушились на мою голову? И все из-за этой сумасбродной девицы, будь она неладна!» — то и дело восклицал он, в сердцах пиная светло-серые, почти молочные, бока.

Сердце госпожи Дин сжалось: на поверхности Камня проступили сверкающие алые капли, будто он плакал кровавыми слезами от обиды и боли. Она кинулась к нему, раскинула руки, желая обнять, согреть, пожалеть, чтобы человеческому сердцу, заключенному в грубые оковы, стало легче, чтобы не ожесточилось оно, не наслало на эту землю вместо удачи несчастья. Но стоило лишь коснуться теплой каменной кожи, как перед глазами все замелькало-закрутилось так, что пришлось зажмуриться крепко-крепко.

Когда же она осмелилась открыть глаза, то обнаружила себя в таком странном месте, что кровь стыла в жилах: небольшая комната из черного нефрита, совершенно пустая. Лишь на одной из стен висит огромное зеркало, тоже черное. И что-то клубится, шевелится в его недрах.

Госпожа Дин, страшась, приблизилась к нему, заглянула в темную глубину — и волосы зашевелились на ее голове: оттуда смотрела на нее она сама, обнаженная, с распущенными волосами, прекрасная и пугающая. Молочная кожа отражения сияла, словно белая лилия в лунном свете, волосы блестели, будто были покрыты лаком, алые губы казались выпачканы кровью. Но страшнее всего были глаза — бездонные, как сама Тьма, смотрящие с сытой, почти благодушной издевкой.

Существо в зеркале улыбнулось манко, провело руками по нежным плечикам, слега сжала грудь, дразнясь и завлекая, огладила бедра.

— Разве ты не хороша, Сяомин? — спросила она девушку, и давнее имя в устах этого создания прозвучало особенно гадко. — Ведь красота, действительно, может лишать воли, так пользуйся, почему нет?

С этими словами жуткая красавица протянула ей невесть как оказавшийся в руках черный мешочек, будто из воздуха вынула.

— Ну же, смелее, — засмеялась она и нижнюю губку прикусила, став еще привлекательнее, еще опаснее.

Госпожа Дин приблизилась, смотря лишь на плотную переливающуюся мглу в белых ладонях, запустила пальцы в ее недра и схватила один из холодных металлических слитков. Наугад, не думая, лишь бы только побыстрее оказаться от этого существа подальше.

Она не успела. Тонкие сильные пальцы вдруг ухватили одежду на ее груди, дернули на себя. Ярко-красные губы резко прижались к ее собственным, обжигая неживым холодом — и разлились-распались темно-золотым мерцающими потоком, как и вся фигура отражения вместе с зеркалом, комнатой и всем, что ее окружало. Этот поток подхватил ее и понес, словно щепку, во Тьму все дальше и дальше.

Она уже не боялась и совсем не мерзла. Даже с отстраненным любопытством осмотрела табличку.

«Великолепие».

Вспомнились алые врата, горящие ярче пламени, заметные, красочные, лучезарные. Вспомнился дорогой красный шелк и сверкание драгоценностей, краска для губ и румяна. Вожделение в устремленных на нее взглядах. Молочная сладость фигуры в отражении и кровавые губы…

Госпожа Дин рассмеялась устало и печально: «Все одно к одному. Олень не станет лошадью, если спилить ему рога. Значит, не стоит и пытаться…»

И когда воды Желтого источника схлынули, а мрак рассеялся, уступив место стенам Главного Дворца во владениях Владыки Преисподней, она уже смирилась с неизбежным. Единственным, что мешало ей воззвать к Янь-вану в этот самый момент, было то, что в зале она оказалась не одна.

«Сяомин?» — «Госпожа Дин?»

Глаза сначала выхватили из полумрака силуэты — белый и синий, лишь потом она узнала их: господин Рэн — он подошел совсем близко и предложил свою помощь и господин Синь — то замер в нерешительности, но смотрел встревоженно.

«Как на благородную смотрит. Глупенький…»

— Ты в порядке?

Она встала, опираясь на протянутую руку.

— Все хорошо, — нервное хихиканье сорвалось с губ само собой. Она улыбнулась игриво и тайком показала варвару свою добычу.

Он нахмурился.

«Ты упомянула, то хочешь перемен, но эти врата лишь подтолкнут тебя…»

Она не дала ему договорить — протянула руку и ласково погладила по плечу.

— Знаю, знаю… Я передумала. То был каприз — плывущие облака и утренняя роса. Прощай, Жадный волк… и прости…

Рэн не стал ни останавливать ее, ни отговаривать. Но складка между бровей его так и не разгладилась. Она отметила это мельком — и тут же позабыла, потому что глаза ее смотрели вовсе не на него.

Ноги несли ее дальше, к тому, кого она столько дней избегала. Ну что же… Сейчас ей предстоит увидеть, как наивное восхищение в его глазах сменится презрением, как разольется в них душной горечью разочарование. Пусть… какая теперь разница?

— Вы приняли за яшму осколок черепицы, Синь-лан.

Щеки его слегка порозовели от смущения, ореховые глаза, опушенные черными ресницами, смотрели почти с благоговением. В этот миг он казался совсем юным.

«Мальчик… чистый, доверчивый», — с болью подумалось ей.

— Нет, — произнес он убежденно. — Если вы яшма, то яшма эта рождена в Персиковом саду…

Она не сдержалась: пальцы сами потянулись к его щеке, и она помедлила немного, перед тем как коснуться его лица, словно боялась запятнать этим прикосновением.

— Я куртизанка… распутная девка, — она улыбнулась через силу, готовясь к тому, что он оттолкнет ее.

Но в глазах его, цветом напоминающих дикий мед, отразилась печаль.

— Я знаю, кто вы, — сказал он просто. Она вздрогнула, ожидая того, что последует за этой фразой, —