'Дорогой друг, получил ваше письмо и был очень им обрадован!

Мне казалось, что с некоторого времени наши взаимоотношения ухудшились. Однако письмо ваше заставило меня отринуть худшие из опасений.

Я рад, что даже невольно, без моего умысла, не было совершено учеником моим, коий и передаст вам сие письмо непоправимого деяния. Искренне благодарю Вас за то, что он жив, здоров и невредим телесно, не понеся урона за свои губительные намерения.

Доводы ваши я тщательно обдумал и вынужден согласиться в главном. Нынешний правитель Китая более всего заботится не о благе страны, в чём и состоит долг настоящего Правителя перед Небом, а об укреплении собственной власти.

При этом ни я, ни ближайшие соратники мои не готовы отказаться от своего долга и прекратить думать о процветании нашей Державы.

Всецело разделяю ваши опасения, что эти наши поступки будут истолкованы генералом Юань Шикаем, как покушение на его власть. Однако с болью в сердце вынужден отказаться от вашего предложения усилить нас поставками оружия и обучением бойцов и офицеров.

Причина этого отказа лишь в том, что таковые действия, по моему глубокому убеждению, лишь ускорят наступление распри, кою вы именуете Гражданской Войной. Беды такой я своей стране не желаю, и потому буду отдалять её сколь можно долее.

Если же устранить её не удастся, мы примем вашу помощь с благодарным сердцем. И помните, дорогой друг, партия Гоминьдан и я лично всегда будем благодарны Вам за само предложение помощи и высказанную готовность её оказать.

С искренним уважением и признательностью к вам ваш друг Сунь Ятсен

PS Я недостаточно погружён в европейские дела, но все признанные знатоки военного дела не допускают длительной войны в Европе. Поэтому надеюсь, ваши тревоги об усилении Японии и территориальных приобретения за счёт Китая так и останутся пустыми.

PPS Прошу вас вернуть это письмо моему ученику. И с ним же передать ответ. Он оставит вам адрес, по которому в дальнейшем вы сможете передавать корреспонденцию на моё имя'.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Как говорится, я получил больше, чем рассчитывал, но меньше, чем хотелось.

Мне удалось оправдаться в глазах руководства Гоминьдана и лично Сунь Ятсена. Но предложение о помощи он категорически отверг. И осуждать его я не мог, сам не желал своей стране Гражданской войны.

Но оставался нерешенным главный вопрос. Как теперь не допустить усиления Японии? Вернее, не допустить того, чтобы мощь Японии росла быстрее, чем наша? Как избавить их от искушения?

Ведь в неизбежности длительной Мировой войны я ничуть не сомневался. А теперь не сомневался и в том, что Китай пойдёт разнос в самое ближайшее время.

Разумеется, я ответил на письмо, где поблагодарил за понимание и заверил, что наша помощь будет предоставлена в любой момент, когда он за ней обратится. А каналы связи я передоверил своей службе безопасности…'

* * *

Примечания и сноски к главе 24:

[1] Поскольку в реальной истории ни Воронцова, ни айна-героя не случилось, Покровский мужской монастырь был основан только в 1999 году.

Глава 25

Скорый поезд где-то между Читой и Иркутском, офис Холдинга «Норд», 1 (14) августа 1912 года, среда, раннее утро

— Повторяю, Юрий Анатольевич, положение критическое! Наш план строительства Иркутской ГЭС в обязательном порядке должен получить общественное одобрение! — тут профессор Тимонов судорожно дернул подбородком. — Однако некие силы по какой-то неведомой причине активно агитируют против строительства гидроэлектростанции. Именно поэтому я и был вынужден выехать вам навстречу. Проект нужно спасать! Только я пока не пойму, как именно.

Что да, то да, перехватил он нас весьма эффектно. Ночью, во время стоянки в Чите, одновременно с телеграммой, уведомляющей об этом.

В моем штабном вагоне имелась радиостанция, но дать радиограмму Всеволод Евгеньевич не сообразил. Или постеснялся обращаться с этим в иркутский филиал нашего Холдинга. В результате ему и сопровождающему его помощнику пришлось активно шуметь, чтобы их вообще пустили в наш литерный поезд, билетов-то в него не продавали.

В общем, пока суд да дело, объяснялись мы уже за завтраком, подъезжая к Иркутску. Было видно, что профессор глубоко переживал за проблемы, возникшие у проекта. Даже его знаменитые усы как-то поникли, а аккуратная бородка выглядела примятой.

Понять это было можно, как-никак, крупнейший из его проектов. Да и вообще, на сегодняшний день — это крупнейшая из построенных и проектируемых станций в Российской Империи.

— Как раз с этим всё ясно! — ободрил я его. — Нам надо ненадолго остановиться в Иркутске и разобраться, чего именно хотят противники проекта и кто они. А затем договориться с ними, либо переубедить общественность, если это невозможно. Надеюсь, материалы для презентации готовы?

— Разумеется, для обоих вариантов.

— Каких ещё вариантов?

— С прораном[1] и без него, разумеется.

Ага, понятно! Дело в том, что в качестве водохранилища Иркутской ГЭС выступает весь Байкал целиком. Но в том месте, где он переходит в Ангару, достаточно мелко, а часть скального выступа даже видна над водой. Знаменитый Шаман-камень.[2]

— Чтобы ГЭС выдавала проектную мощность необходимо обеспечить пропуск достаточного количества воды за единицу времени. Для этого есть два пути — либо взрывами создать проран в подводной части скалы, либо поднять уровень озера примерно на метр.

Да, помнится, что-то такое я читал и в оставленном мною прошлом. Там выбрали повышение уровня Байкала. Значит, и тут стоит тот же выбор.

— Ну как же так, Всеволод Евгеньевич! — с укоризной заметил я ему. — Вы беспокоитесь за судьбу проекта, а сами даёте повод его сторонникам разделиться на две группы. При этом противники будут едины. Как вы думаете, есть ли при этом у нас шансы на одобрение?

— Но, Юрий Анатольевич, как же объективность? Общественность должна иметь информацию и сама выбрать…

— Я понял вашу позицию. Что же, раз вы настаиваете, то в Иркутске я задерживаться не стану. Времени и так мало, чтобы тратить его на безнадёжное дело.

Тимонов аж воздухом подавился!

— Пач… Па-чи-му без… Кха. Кха… Но почему безнадёжное?

— Потому что его научный руководитель не готов приложить все усилия для его реализации! — отчеканил я. — И готов пожертвовать интересами дела ради того, чтобы несколько его приятелей из столичных интеллигентов восхитились его объективностью.

— Но позвольте!

— Нет, не