на Цветок Груши, и оттого, что тот первый женский образ остался в его душе, он всегда думал, если вообще думал об этом, что бледные, кроткие женщины нравятся ему больше. А теперь ему было все равно, и в своем безумии он твердил, что ему нет дела до того, кто она и что, – лишь бы она принадлежала ему, лишь бы сын соединил их навеки.

В эти дни никто не подходил к нему и не обращался ни с чем, потому что люди его видели, что он весь поглощен своей страстью. Но тайком они совещались друг с другом и прилагали все усилия к тому, чтобы ускорить свадьбу и положить этому конец, чтобы вождь их, утолив свою жажду, снова стал самим собой и мог предводить ими, когда будет в этом нужда.

Скорее даже, чем мог надеяться Ван Тигр, было все приготовлено к пиршеству. Жена тюремщика отправилась за невестой, и ворота открыли настежь для всех, кто хотел прийти на свадебный пир.

Однако мужчин пришло немного, а женщин и того меньше, потому что горожане боялись. Пришли только бездомные и такие, которым негде было жить и нечего терять, так как на свадьбу можно приходить всем, и они усердно ели и, не стесняясь, разглядывали необыкновенную невесту. Но когда, по приказу Вана Тигра, послали за старым правителем, чтобы в такой день усадили его на почетное место, он велел передать, что, к сожалению, прийти не может, потому что болен поносом и не встает с постели.

Ван Тигр весь день своей свадьбы ходил как во сне; он едва ли хоть что-нибудь понимал, кроме того, что время идет очень медленно, и не знал, куда ему деваться. Ему казалось, что каждый его вздох длится не меньше часа и что солнце едва ползет по небу вверх и никогда не доберется до полудня, а добравшись, так и останется там. Он не мог быть веселым на своей свадьбе, как другие, потому что отроду не был веселым, и сидел молчаливый, как всегда, и никто даже не пошутил с ним. Весь этот день его томила жажда, и он пил много вина, но есть совсем не мог, потому что был так сыт, словно только что вышел из-за стола.

На пиршественные дворы сошлись мужчины и женщины, и толпы бедняков и нищих в лохмотьях для того, чтобы есть и веселиться, а с улицы сбежались собаки и подбирали обглоданные кости. Но Ван Тигр не пошел туда – он сидел в своей комнате, улыбаясь словно во сне. И так прошел день и сменился ночью.

Потом, когда женщины приготовили невесту для брачного ложа, он вошел в ее комнату и остался с ней. Она была первой женщиной, какую он знал. Да, небывалое и неслыханное дело, чтобы мужчина, доживший до тридцати с лишком лет, бежавший в юности из отцовского дома, солдат, ни разу не коснулся женщины, – оттого что на сердце его лежала печать.

А теперь источник забил ключом, и ничто не могло остановить его, и, увидев, что женщина сидит на кровати, Ван Тигр шумно втянул в себя воздух, а она, услышав этот звук, подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

Он приблизился к ней, и она встретила его на брачном ложе молча, но страстно и смело; с этого часа он еще сильнее полюбил ее, так как он не знал других женщин, она казалась ему совершенной.

В середине ночи он повернулся к ней и сказал хриплым шепотом:

– Я даже не знаю, кто ты.

Она спокойно ответила:

– Не все ли это равно, если я здесь? Когда-нибудь я скажу тебе.

И он не стал ее расспрашивать и удовольствовался этим, потому что оба они были не обыкновенные люди, и жизнь у них была не такая, какой живут все.

Но верные люди дали Вану Тигру не больше одной ночи и на рассвете уже стояли у дверей, дожидаясь его, он вышел к ним из брачного покоя умиротворенный и освеженный, и человек с заячьей губой сказал, кланяясь:

– Господин, почитаемый нами, мы тебе ничего не говорили, потому что вчера был день радости, но с Севера идут слухи, будто бы правитель провинции узнал о том, что ты захватил власть, и он собирается идти на тебя со своим войском.

А Ястреб сказал в свой черед:

– Я слыхал это от одного нищего, он только что пришел оттуда и по дороге обогнал десять тысяч солдат, которые идут на нас.

И Мясник тоже поспешил рассказать о том, что слышал, заикаясь и шлепая толстыми губами:

– И я, я тоже слышал; я ходил на базар посмотреть, как они здесь режут свиней, и мясник говорил мне об этом.

Но душа Вана Тигра смягчилась, ему было легко и в первый раз в жизни не хотелось думать о войне, и, слегка улыбаясь, он сказал:

– Пусть их приходят, на своих солдат я могу положиться.

И собираясь выпить чаю перед едой, он уселся за стол возле окна; теперь было уже совсем светло, и ему неожиданно пришла в голову мысль о том, что в конце каждого дня наступает ночь, и ему казалось, что он узнал об этом в первый раз, потому что все остальные ночи в его жизни, не считая одной этой, не имели никакого значения.

Но не один он слышал, что говорили верные люди, – она стояла за занавеской и, посматривая, видела, что люди в отчаянии оттого, что их вождь занят какими-то приятными мыслями и не слушает их. Когда Ван Тигр встал и вышел в ту комнату, где ели, она звучным голосом позвала человека с заячьей губой и сказала:

– Расскажи мне все, что ты слышал.

Ему очень не хотелось говорить с женщиной о том, что вовсе ее не касалось, и он невнятно бормотал, что рассказывать ему не о чем, пока она не сказала повелительно:

– Не морочь меня, я видела кровь и битву, атаки и отступления все эти пять лет, с тех пор как выросла. Рассказывай!

В изумлении, смущенный пристальным взглядом ее смелых глаз, которых она не опускала перед ним, как сделала бы каждая женщина, особенно новобрачная, которой приличествует стыдливость, он рассказал ей, как рассказал бы мужчине о том, чего все они боятся, и о том, что им грозит опасность, так как на них идет войско числом гораздо сильнее, многие же из солдат Вана Тигра не испытаны в бою и могут оказаться предателями.

Она быстро выслала его и велела, чтобы он