Шрифт:
Закладка:
Пальба утихла. Не хватало ещё, чтоб нам пробили колесо.
От бежавшего рядом с машиной паукопарда я избавился точно так же, как от самого первого — при помощи иллюзий. Накастовал клон. Нет, не себя, а джипа. Иллюзорная машина отделилась от нашей и попёрла на химеру.
Паукопард испугался, дёрнулся в сторону, оступился и сделался кровавым йо-йо, весело скачущим по дороге. Вот это у них, конечно, физиология. Один неправильный манёвр и всё, ты превратился в фарш. Прям как те долболюбы-экстремалы, которые додумываются выезжать на МКАД на моноколесе.
— Р-Р-Р-РАААА!!!
Да сколько можно орать, сучара ты пятнистая⁉ Рёв, кстати, удалялся. Основная волна уже порядочно отстала от нашего конвоя. Это не могло не радовать, вот только паукопарды… паукопарды настигали. И настигали всей толпой.
Что делать-то? Что делать? Я слишком молод, чтобы умирать! Нельзя мне умирать! Нельзя!
А в прочем не придётся.
— Алло, Кузьмич⁉
— Алло!
— Скинь мне номер того клюкволюда, которому ты выдал телефон!
— Хорошо, Илья Ильич! Секунду!
— Алло! — это я набрал тот номер, который скинул мне Кузьмич.
— Кепаса? — неуверенно ответили на том конце провода.
— Это вождь! Срочно передай трубку Мохобору!
Я чётко и быстро дал вождю распоряжение, убрал телефон, похлопал поручика по плечу и велел перестроиться в шеренгу; благо шоссе было широким и количество полос позволяло. Пузо кивнул.
Наш джип забрал влево, набрал скорость и перед тем, как поравняться с остальными машинами, я успел краем глаза увидеть, как открываются рольставни фуры.
Пошла жаришка.
Я снова оглянулся назад, на химер, и приготовился к незабываемому зрелищу.
Все маги-клюкволюды разом взялись за колдовство и да-а-а-а! О, да, ловите, с-с-суки! То тут, то там асфальт начал давать трещину и на месте разломов, будто волосы из бабушкиной родинки, с какой-то нереальной скоростью вырастали стволы бамбука.
Чвяк, — и сквозь заросли полетели кровавые брызги. Чвяк, — и химера с переломанными ногами протёрлась пузом по асфальту, как помидор по наждачной бумаге. Хрусть, — один особо жирный паукопард на полном ходу продрался сквозь кусты, вот только задница его осталась где-то там, на острых бамбуковых палках.
Один за другим химеры не успевали увернуться или затормозить. Один за другим паукопарды разлетались по шоссе на составные части. Один за другим они дохли, дохли, дохли; ну а я оставался жить.
— Р-Р-Р-РАААА!!!
Ори-ори, паскуда.
Мы оторвались…
* * *
Режим ЧС в Торжке никто не отменял. Аристократы, казаки, ликвидаторы; все были наготове. И потому конвой из трёх джипов и фуры, которые на полном ходу неслись по Е-95 в направлении города, заметили ещё издалека.
Ворота открылись, и мы без проблем попали внутрь.
А вот внутри… внутри начинался какой-то пиздец.
Одна сплошная пробка — мат-перемат, гудки автомобилей, вонь автомобильных жидкостей, протёкших на дорогу и прочие радости часа пик. Ещё и солнце расстаралось вовсю. К трём часам воздух прогрелся до двадцати пяти, но внутри раскалённой машины, да посреди раскалённых бетонных джунглей, я чувствовал себя как в очень вонючем хамаме.
Пу-пу-пу.
И если с вонью я мог справиться самостоятельно, — аромат немытого поручика я поменял на купаж ванили и цитруса, — то накастовать иллюзию прохлады было выше моих возможностей.
Машины не двигались вообще.
Вышегор Оров вылез из-за руля, прикурил сигаретку и задумчиво пускал в небо колечки дыма. Сёстры тоже вылезли прогуляться. Васька нашла себе на обочине новую игрушку — рыжий приплюснутый кот со следами покрышек на спине пытался потереться о ногу Ксении Ильиничны, а та орала и требовала Ваську немедленно прекратить; перехватить управление зомбарём у Ксюхи не получалось.
Ну а я что?
Я, блядь, проголодался. Разгрузочный день на клюкволюдских огурцах не задался. Да и не задастся, по ходу. Божественный метаболизм превращает мою жизнь в один сплошной и длинный читмил.
Я вылез из машины и огляделся. Шаурма! Придорожный ларёк! Обшарпанный самострой с потёками масла на стенах; всё прям как я люблю!
— Добрый день, сверните мне одну большую, — сказал я.
— Двойную?
— Не-не-не, — ответил я. — Сверните пять двойных в одну.
Я стойко выдержал скептический взгляд шаурмиста. Эх, парень, сейчас ты увидишь такое, о чём будешь рассказывать внукам.
— Пожалуйста, — сказал шаурмист и передал мне мою прелесть на вытянутых руках, будто рыцарский меч; забыл, стервец, церемониально поклониться.
— Ага.
Я отошёл на пару шагов и перехватил эту дуру в вертикальное положение. Шаурма чуть изогнулась и выглядела теперь, как саксофон. Ну-с, начнём.
О-о-о-о, дааа! Зажаренное до корки куриное бедро, такое солоновато-пряное; свежая хрустящая капустка, овощи и соуса. И всё это моё! Блядь, как же я боялся что-то упустить. Боялся не углядеть всю картину целиком; боялся до смерти, что хотя бы одна скрипка из этого оркестра провафлит вступление, не начнёт играть вовремя и я не услышу цельную симфонию.
О, боги, нет! Только не это! Я этого не допущу! Мне нужно было ощутить всё! И чтобы ВСЕ составляющие этого гастрономического шедевра оказались у меня во рту РАЗОМ, — нет, я не кусал дважды, — я разевал рот как можно шире и буквально натягивал щёки на шаурму, как прокладку на смеситель.
— О боги, — выдохнул парнишка-шаурмист и в ужасе отшатнулся.
— Смотри, сопляк! — крикнул я, проглотив очередной кусок. — Узри мою мощь! — и вновь атаковал еду.
В ушах шумело; то вращались жернова Ильи Прямухина — поработителя и истребителя вкуснях.
— М-м-м-м, сука!
Саксофон уменьшился в размерах до кларнета, и я решил чуточек отдышаться. Подумал ещё тогда, мол, блин, а как же я буду есть с насморком? Смогу ли вообще? Не задохнусь ли?
И в этот самый момент я понял, что позади меня, рядом с рефрижератором и джипами Лосей происходит какой-то кипишь. По пробке туда-сюда сновали люди в красно-чёрных мундирах с папахами на головах. Проверка! Казаки!
Я пригляделся повнимательней. Один из казаков, — пузатый хрен с лицом оттенка алебастра, — стоял рядом с грузовиком и что-то качал Кузьмичу.
Ёбтвою! Не открывайте кузов! У меня же там полным-полно дриад! И ёбтвою ещё раз! У меня же там подъесаул Неврозов!
Я бросил шаурму и бросился бежать. Всё слишком быстро происходит! И всё не так, как я планировал! Я не готов, блядь! Не готов!
— Добрый день, — я вклинился между казаком и Джакузием Кузьмичом. — Какие-то проблемы?
— Это у вас проблемы, а у нас приказ, — казак на отъебись отдал мне честь. — Есаул Струканов-Доев, откройте машину для досмотра…
Глава 2
Про цели и желания
— Есаул, позвольте представиться, меня зовут Илья Ильич Прямухин, — я протянул Струканову-Доеву руку. — Маг мезени, помещик, владелец гостиницы «Tildikov Inn». Позвольте узнать, что вас так заинтересовало?
Есаул пожал мне руку той самой дряблой хваткой, о которой сказано и так уже слишком много всего. Но я всё равно добавлю — мне показалось, что я не руку пожал, а вытащил из-под кровати старый лизун.
— Мы проводим выборочный досмотр автотранспорта, — голос у есаула был такой же, как и рукопожатие. — Откройте, пожалуйста, машину, или мы будем вынуждены применить силу.
За спиной у Струканова-Доева выросли три крепких казака. Ещё один, — в экзоскелете, — бочком пробирался среди машин, стараясь не оторвать кому-нибудь зеркальце. За меня в свою очередь встал майор Оров. Вышегор играл желваками, утирал со лба пот, курил уже третью сигарету подряд и в целом выглядел как человек, который не прочь сорвать на ком-нибудь свою злость.
Не… Если придётся пиздиться, то шансы казаков на нуле. Другой вопрос, что пиздиться нельзя.
— А как так вышло, есаул, что мы попали в вашу выборку? — спросил я. — Мы что-то сделали?
— Ваша машина показалась мне подозрительной, — какой же он, сука, нудный! — И я хотел бы её проверить.
— А вы хорошо расслышали, что я помещик? Этот грузовик и всё его содержимое принадлежит моему торговому клану. Как давно казачество лезет в бизнес семей аристократов?
— На время Чрезвычайной Ситуации, которая объявлена в городе Его Светлостью герцогом Крафтовским, казачество уполномочено делать всё, что считает необходимым для поддержания в городе порядка…
Лучший рецепт от бессонницы — тёплая ванна, пустырник и бубнёж Струканова-Доева. Душа компании, блядь. Надеюсь, ему никогда не доверят вести переговоры с самоубийцами.
— Я нарушаю порядок? — спросил я, весь из себя уязвленная невинность.
— Вы нарушаете
