— Живите, — проговорил Стипок.

Еще три дня Стипок, Вике, Хум, Дильна и дети жили в шахте, заделав все входы-выходы. Для этого пришлось разобрать пустой дом и построить у отверстия шахты стены. Там, в глубине, дышалось легче. На третий день их разбудил шум падающих капель.

Раскидав бревна, они выбежали наружу — и столкнулись с адом на земле. Казалось, целое море обрушилось на их головы. Земля превратилась в хлябь; грязевые потоки, вливаясь в реку, тащили за собой дома. Еще вчера русло реки было абсолютно сухо. Теперь же там бушевал поток, захлестывавший берега.

— Дождь, — сказал Вике. — Вот и дождались.

Шутка вышла горькой. Вике и Хум бросились к домам, сразу промокнув с головы до ног, — они пытались спасти что можно, пока хижины не смыло водой. Они едва успели сделать два захода, как река вырвалась из берегов и унесла дома. Вход в шахту находился на склоне холма, поэтому воде туда было не добраться. Они пили и пили, опустошая и заново наполняя одни и те же кувшины. Набрав воды, они вымыли детей и оставили их голыми играть на одеялах. Казалось, они никогда не были настолько чистыми, и звук их смеха наполнял дождь радостью.

Но вскоре шторм закончился. Спустя считанные минуты вынырнуло солнце, а до заката земля уже успела высохнуть и растрескаться от жара. Лишь один дом уцелел наполовину, все другие постройки смыло. Большую часть ночи до них доносился шум реки, но к утру от потока остался еле видный ручеек, да несколько стоячих луж.

Груда железной руды исчезла. Она была свалена слишком близко к реке.

Обсуждать было нечего. Слишком мало пищи у них оставалось, а весь водяной запас содержался в кувшинах и бурдюках. Чистым безумством было идти куда-либо, кроме как на юг. Но они направились на восток, доверившись Стипоку, который еще помнил карты, показанные когда-то Язоном. Кэммар шел сам, Хум и Вике несли по малышу. Дильна и Стипок тащили на спинах жалкие пожитки. Несколько одеял, несколько ножей, топор, крошащийся хлеб, одежда.

— Нам понадобятся одежда и одеяла, — предупредил их Стипок, — потому что по дороге домой будет холодно.

Во время этого путешествия по пустыне Виксу и Дильне стало труднее скрывать свою любовь. Иногда, очень устав, они опирались друг на друга. В эти моменты Стипок наблюдал за Хумом, но тот как ни в чем не бывало либо нес Бессу или Даллата, либо рассказывал сказку Кэммару. Хум не слепой, решил Стипок. Он видит, но предпочитает не замечать.

Задолго до ночи поднялась пыль, и Стипок увел всех на юг, под защиту крон железных деревьев. Весь следующий день они двигались на восток, держась ближе к лесу, а через день вышли к широкому руслу реки, направляющемуся на северо-восток. Воды в нем было совсем немного, но напиться они все же смогли. Пять дней они шли через пустыню и случайные рощицы к морю.

В один из тех дней, проснувшись после небольшого отдыха, Стипок заметил, что Хум стоит на холме и смотрит куда-то вниз. Он взобрался на холм и увидел то же, что и Хум, — увидел Викса и Дильну, лежащих в объятиях друг друга. Они, должно быть, сочли, что достаточно далеко отошли от лагеря и их никто не увидит, а может, им стало уже все равно. Их объятия не были страстными, в них сквозила бесконечная усталость. Они были похожи на мужа и жену, давным-давно женатых и время от времени обращающихся друг к другу, чтобы обрести привычное успокоение. Стипоку вдруг подумалось, что Хум предпочел бы, чтобы они любили друг друга страстно, с желанием.

Хум отступил в сторону, и любовников заслонил низкий глиняный бортик.

— А я-то думал, — с самоуничижительным смешком произнес он, — я-то думал, что из нас двоих эти чувства она испытывает ко мне.

Стипок положил ему на плечо руку. Дыхание маленькой Бессы горячо обдало ладонь.

— Они любят тебя, — сказал он. Но было бы безумством думать, что эти слова как-то успокоят Хума.

Однако, к превеликому удивлению Стипока, Хум улыбнулся, как будто его и не надо было успокаивать.

— Я знал об этом еще тогда, когда мы жили в городе Стипока. Это началось вскоре после того, как мы поженились. Еще до того, как был зачат Кэммар.

— Я думал… что это началось здесь.

— Мне кажется, они бессильны перед влечением друг к другу. Здесь они просто перестали скрываться. Им бы это и не удалось. — Хум крепко прижал к себе Бессу. — Мне не важно, чье семя взошло. Я боронил, я же буду собирать урожай. Эти дети мои.

— В тебе больше доброты, чем во мне. Хум отрицательно покачал головой:

— Когда с нами был Язон, до того как он привел нас сюда, еще когда я винил себя в смерти отца, он сказал мне: «Ты прощен — так же, как простил Викса и Дильну». И таешь, это действительно так. Это не ложь. Я простил их до того, как Язон сказал мне это. А поскольку я знал, что не виню их и не питаю к ним злобы, то поверил Язону, что и меня никто не винит. Может, ты им это скажешь? Если я вдруг умру и не доживу до конца пути, скажи им, что я их простил, хорошо?

— Ты не умрешь, Хум, ты самый сильный из нас… — Но ЕСЛИ.

— Хорошо, скажу.

— Скажи, что это действительно так. Что я говорил серьезно. Скажи, пускай спросят Язона, если сомневаются.

— Хорошо.

После этого они обогнули холм. Вике и Дильна уже играли с Кэммаром, изо всех сил делая вид, будто бы они всего лишь хорошие друзья, измученные долгой дорогой.

Но худшие испытания были еще впереди. От устья реки до ведущего на север перешейка простиралась самая ужасная пустыня, что они когда-либо видели. Стипок предупредил их об опасности, они доверху наполнили кувшины и бурдюки и целых два дня только и делали, что пили из реки, пока не отяжелели так, что едва могли идти.

— Пописай мы сейчас, по нашим потокам вполне можно было бы вплавь добраться до дома, — сказал Вике, и все рассмеялись.

Потом стало не до смеха. Пустыня оказалась намного больше, чем предполагал Стипок. Из мелких песчаных дюн то и дело вставали утесы и громадные камни. Приходилось то идти по прямой, то огибать препятствие, то взбираться куда-то, и каждый день Стипок настаивал, чтобы пили все меньше и меньше. Воды все равно не