Шрифт:
Закладка:
21
На мой телефонный звонок Барбара ответила очень весело. Сказала, что весь день работала и хотела пойти в кино, но не смогла ни с кем связаться, поэтому мой звонок ее чрезвычайно обрадовал. Помнится, была пятница, и я должна была ночевать у Анхеля, но после обеда он пришел ко мне на работу — сказать, что Дайани у него и лучше бы нам увидеться в другой день. И я сразу же стала звонить итальянке, на всякий случай, и, к своему огромному облегчению, убедилась в том, что версия Анхеля — не уловка ради свидания с ней.
Мы договорились встретиться на углу парка Коппелия, чтобы до кино быстренько съесть по мороженому. Представь себе: в том году в знаменитом кафе-мороженом вместо всех тех чудес, что можно было увидеть в фильме «Клубничное и шоколадное»[6], подавали только один сорт — «мороженое тропическое», но связь этого продукта с тропиками заключалась исключительно в избытке воды и явной нехватке вкуса. После кино Барбара купила пиццу с пивом, и мы пошли посидеть на набережную Малекон. Неподалеку от нас расположилась компания подростков, они пели под гитару, и итальянка нашла, что это просто супер. Без всякого сомнения, по мере приближения даты ее отъезда в ней нарастала меланхолия и влюбленность в эти места. Она заявила, что уже давно не видела ничего подобного, что будет сильно скучать по Гаване, что Италия — прекраснейшая страна, но уже давно потихоньку подгнивает. Деньги, добавила она, деньги в конце концов портят все. Я предпочла не комментировать, потому мне, неиспорченной деньгами, оставалось только смотреть на море и слушать ее. Конечно же, Италия представлялась мне чудесной страной — всемирно признанным отечеством людей искусства и родиной выдающихся ученых. Она дала миру Галилея, Вольту, Гальвани, Маркони и — Меуччи. Какая страна! Однако итальянку с головой накрывала ностальгия по нашему Острову, и она продолжала говорить о необычном свете, который есть только на Карибах, об уличном шуме, о людях, о том, как здесь запросто можно подойти к кому-нибудь и заговорить. Она будет скучать по всему этому, заверила она, и по Анхелю тоже — ей будет не хватать Анхеля. В эту секунду с меня слетело мечтательное выражение созерцательницы моря, я воспользовалась ее паузой и объявила, что должна кое-что ей сказать. Она с любопытством взглянула на меня, а я продолжила. В тот раз, когда она спросила меня об Анхеле, я ей ответила, что он влюблен в другую. Ну так вот, сказала я, он и сейчас влюблен в другую. Как тебе уже известно, Барбара — человек прямолинейный, так что она, нисколечко не меняясь в лице, сказала: «В тебя, да?»
Должна признать, что этого я никак не ожидала, но прежде чем я успела что-то ответить, она улыбнулась, подтверждая таким образом, что и в тот раз сообразила, о ком идет речь. Сущая ведьма! Мне стало неловко, и я сказала, что не хочу ее обижать, однако Анхель сблизился с ней в тот самый момент, когда между нами возникла некоторая напряженка, но что теперь все уже пришло в норму и мы собираемся пожениться, что он меня любит и на самом деле был с ней только потому, что хотел отомстить Леонардо. Это очень запутанная история, но поскольку Лео заинтересован в Барбаре, а между этими мужчинами всегда существовало своеобразное соперничество, то Анхель положил на нее глаз, как на трофей, чтобы досадить другому. Итальянка слушала не перебивая, но, стоило мне договорить, спросила: «А почему ты мне об этом рассказываешь?» Я, наверное, расплылась в глупейшей улыбке, отвечая, что делаю это, вне всякого сомнения, из женской солидарности. Барбара же, напротив, улыбнулась с хитринкой в глазах, заявив, что, вне всякого сомнения, из солидарности, а еще — чтобы избавиться от нее, смахнуть с доски в силу того же соперничества, только женского. Мне не оставалось ничего другого, как признать ее правоту: ну да, не без этого. Она поблагодарила меня за солидарность, да и за соперничество тоже — в общем, за все. И, неспешно открывая банку пива, сказала, что мне совершенно незачем беспокоиться: она скоро уедет, и Анхель, судя по всему, любит именно меня; наконец-то ей стало понятно, почему в последнее время он ее избегает. Хотя, если следовать логике солидарности — а она намерена ей следовать, — то она порекомендовала бы мне с большим вниманием отнестись к собственным делам, потому как что бы там ни говорилось, а с Анхелем они пару раз еще встречались.
Оба-на! Что я тебе говорила? Что ж, на войне как на войне. Этот кинжальный удар отозвался во мне такой болью, что я взбеленилась и, тоже открыв себе банку пива, сказала, что на самом-то деле интересовал ее вовсе не Анхель, я в курсе, что гоняется она за документом Меуччи. Я застала ее врасплох. Да, этого она точно не ожидала и вытаращила на меня глаза. Но прежде чем Барбара успела что-то мне на это ответить, я прибавила, что раз уж мы тут разоткровенничались, то пусть знает: никакого документа у Эвклида нет, а Леонардо сказал ей это только затем, чтобы отдалить ее от Анхеля, потому что Лео знает, что они с Анхелем переспали. Барбара воззрилась на меня с таким ошеломленным выражением, которое я даже и описать тебе не берусь, и только спросила: «А у кого же тогда документ?» — «А мне-то почем знать?» — ответила я.
Единственное, что можно было сказать с уверенностью, так это что саму Барбару использовали все подряд, что она превратилась в курицу, несущую золотые яйца, потому что она иностранка. Неужели она не понимает? Мы переживаем сейчас абсолютно дерьмовые времена, сейчас «иностранец» означает «деньги», ну и разные другие возможности. И не мне кого-то судить, но вполне возможно, что и Анхель, и Лео надеялись что-то от нее получить: выезд за границу, брак, европейское гражданство или еще что-нибудь — она и сама в состоянии подчеркнуть нужное. Но если я сейчас ей об этом говорю, то исключительно из соображений чистейшей женской солидарности. Лицо Барбары начало медленно трансформироваться, напряжение уступало место расслабленности,
