Хаотическая пульсация гула постепенно нарастала, начинала складываться в какой-то чудовищный, низкий голос, проговаривающий мерный непонятный речитатив на языке, звуки которого явно не предназначались для человеческого горла. В лучах лунного света плети тумана, покрывающие поверхность топи, вдруг ожили и принялись извиваться в такт этому голосу. Неожиданно туман будто обрел плотность и вес — под прикосновениями его мерзко белесых щупалец начал проминаться травяной покров, покрывающий темную, влажную пасть болота. Медленные, тягучие волны прокатились от кольца камней во все стороны. На берег поляны обрушился мерный прибой, рефреном повторяющий слова речитатива. Маслянисто-черные волны, схлынув, оставляли после себя ил и куски дерна, еще недавно надежно скрывающего влажные глубины болота. Движения туманных щупалец все ускорялись и ускорялись, сплетались в странные фигуры, вызывающие дрожь и омерзение. Эти фигуры и их движения будили внутри старшины что-то мерзкое, постыдное, можно сказать, звериное, то, что спало веками и никогда не должно было просыпаться. Происходящее вызывало желание убежать, скрыться или хотя бы зажмурить глаза, лишь бы больше не видеть всю эту мерзость. Но вместе с тем она и притягивала. Так может притягивать только сладковатый запах разложения разорванного близким взрывом человеческого тела. Тела, перемешанного с землей и остатками обмундирования, пролежавшего на расстоянии вытянутой руки от окопа, в котором уже пятый день скрываешься от обстрела белогвардейской артиллерии.

Застывший в небе прожектор луны безучастно освещал безымянную топь, затерявшуюся в глухих белорусских лесах, серебрил верхушки деревьев, кустов, пряди травы и отражался в широко раскрытых от ужаса зрачках уже совсем не радующегося своему любопытству хуманса.

Между с тем окружающее пространство начало претерпевать более глобальные изменения. В местах, где виднелись островки камней, начало разливаться мертвенное, зеленоватое свечение, выхватывая из темноты две скрюченные фигурки, находящиеся в центре, и одну тень, стоящую с раскинутыми руками, обнимающими что-то громадное, и вздрагивающую от конвульсий. Яркость сияния продолжала увеличиваться, и в какой-то момент от фигурок людей, распростертых на помосте, до старшины начал доноситься утробный вой. Вой, вызывающий ассоциации с зубовным скрежетом и треском выламываемых на живую суставов. Одновременно с ярчайшей зеленой вспышкой, озарившей округу, гул, издаваемый камнями, прервался, и только бесконечный заунывный вой продолжал расти в темноте страшной ночи. Яркость свечения увеличивалась, и уже было просто невозможно смотреть на это зеленое море, бушующее над камнями. Постепенно цвет свечения изменился, вместо зеленых оттенков начали преобладать коричневые. Поддавшись своему болезненному любопытству, Сергеич опять обернулся к камням. Сразу же стало понятно, почему изменился цвет: все так же светящиеся зеленым верхушки камней продолжали лить безжизненный мертвенный свет на поверхность трясины. Но из самой топи, наполненной гнилью, мерзостью и застарелой смертью, тоже прорывалось свечение. Светилась вода, хотя нет — светилась черно-коричневая болотная жижа, окрашивая пробивающийся из недр трясины свет в гнилые, грязно-коричневые тона.

В этот момент раздавшийся со стороны камней вой, мало похожий на тот, который может исторгнуть человеческое горло, достиг своего апогея и внезапно прервался. В моментально наступившей тишине медленно начал нарастать тот самый знакомый гул, свечение камней начало уменьшаться. Все это длилось буквально секунду. Раздался влажный, мерзкий, даже не звук — хлопок, и окружающее заполнилось новым воем, эхом раскатившимся по окрестностям. Воем, исторгающимся явно из другой глотки. На фоне этого бившего старшине по черепу (от чего у того двоилось в глазах) звука начавшийся мелкий моросящий дождь казался целебным бальзамом. Человек откинул голову назад и со всей силой сжал ее руками, пытаясь как можно плотнее закрыть уши и не слышать взлетевшего в вышину вопля. Прохладные маленькие капли ласковыми пальчиками пробегали по закинутому лицу. В какой-то момент сознание старшины помутилось, а перед глазами все пространство заполнил чуть погрызенный диск луны. Через некоторое время сознание вернулось благодаря какому-то знакомому запаху, принесенному дождем.

Внезапно раздался гулкий удар, больше похожий на взрыв полутонной авиабомбы. В поле зрения насмерть испуганного наблюдателя появилась гигантская колонна зеленого света, уходящая в бесконечность и подсвечивающая редкие облака. Окружающее подернулось рябью, от колонны начали отделяться струи свечения. Они раскидывались в небе громадной паутиной и, падая вниз, медленно гасли. Воздух звенел и искажался, как над костром, в этих зеленоватых переливах старшину настигали грезы. Грезы, основанные на обрывках воспоминаний о детских сказках, на историях, рассказанных командиром, на расплывчатых образах гибких чешуйчатых тел…

Мощный толчок, выбитое дыхание, шелест падающей на старшину листвы, сорванной ударной волной. Несколько секунд беспамятства — и старшина Дроконов Валерий Сергеевич вновь открывает глаза. Вокруг темнота, мягкая темнота, залитая лунным светом. И запах, этот знакомый запах, вдруг ставший понятным…

Проведя рукой по лицу и подставив ладонь под луч лунного света, разбитый тенями листьев на серебряную мозаику ночной жизни, старшина еще долго прислушивался в наступившей тишине к падению мелких капель крови на кроны деревьев, окружающих поляну…[1K4]

ГЛАВА 32

Два разговора в тишине болот…

Мысли автора

17.07.1941

Ссешес и старшина Дроконов Валерий Сергеевич

Трудный разговор в человеческом стиле

Раннее утро, подернутое болотным туманом и подсвеченное первыми робкими лучами солнца.

Поляна, на которой вольготно расположились вокруг горящего костра спящие люди. Две дрожащие от холода фигуры, пристраивающие мокрую одежду поближе к благословенному теплу костра. Накинутые на голое тело рубашки не особенно спасают от утренней прохлады, и поэтому фигуры покрыты крупными мурашками — одна белыми, а вторая черными.

Как вы уже догадались, перед костром сидят и сохнут два знакомых индивидуума — старшина (с белыми мурашками) и я (щеголяю особо крупными черными). В дополнение ко всему могу похвалиться потеками крови, продолжающей сочиться из ушных раковин, и замечательнейшими, разноцветными пятнами перед глазами. В-о-о-т! Могу еще похвастаться волшебным, неземным ощущением растекающейся по телу магии, наполняющей меня буквально по самые гланды. Во всяком случае, уже не ощущаю того сосущего чувства внутренней опустошенности, которое постоянно испытывал до этого в новом теле. Единственное, в чем состоит проблема на текущий момент, — предстоящее объяснение со старшиной. Этот — даже не знаю, как его охарактеризовать, хуманс умудрился подглядывать за процессом запуска источника и схлопотать полный комплект впечатлений об особо гуманных и человечных методах своего командира. Правда, польза от него все же была несомненная. После обряда, когда я потерял сознание, плот, на котором все творилось, стал разъезжаться, еще бы чуть-чуть — могилу бы мне копать не пришлось. А так старшина, как сам оклемался, меня вытащил. Правда, промокли все, как цуцики. Хотя, когда первого немца из-за флюктуаций магического поля в кровавые