Патологоанатомический музей Барта – это не морг, но восемь лет непосредственной работы со смертью привели меня сюда, в это святилище, замкнутое благородными стенами. Госпиталь Святого Варфоломея – старейший в Европе. На этом месте он стоит с 1123 года. Вначале это был монастырь, основанный монахом Рэйхиром, но, постепенно, здание разрослось, и в нем появились помещения для больничных коек, медицинской школы, исследовательских учреждений и многого, многого другого.

Именно здесь, в семнадцатом веке, Вильям Гарвей изучал систему кровообращения и сделал свое великое открытие. Именно здесь Персиваль Потт разработал один из принципов современной медицины, показав в восемнадцатом веке, что определенные виды рака могут вызываться канцерогенами окружающей среды. Здесь, в конце девятнадцатого века, Этель Бедфорд Фенвик создала школу медицинских сестер, выпускницы которой получали усовершенствованное образование и сертификаты в своей профессии. Госпиталь имеет многовековую историю, и каждый раз, во время ремонта, рабочие обнаруживают множество захороненных скелетов, некоторым из которых по тысяче лет.

Госпиталь Святого Варфоломея стал местом, где Шерлок Холмс познакомился с доктором Ватсоном в первой книге о Шерлоке Холмсе. Говорят, даже, что сэр Артур Конан-Дойль писал «Этюд в багровых тонах» в том самом кабинете, какой сейчас занимаю я. (Сомневаюсь, что стены в то время были розовыми; может быть, они были алыми?). Теперь и я стала частью этого прославленного лечебного учреждения. Такая любительница винтажа, старых детективных романов и всего старинного, как я, могла только мечтать о подобном рабочем месте.

Я начала работать в Барте 31 октября 2011 года, можно сказать, что очень вовремя, так как это был Хэллоуин, и многие люди сочли бы жутковатым знамением приход именно в этот день в учреждение, заполненное анатомическими препаратами и скелетами. Изначально Хэллоуином называли языческий праздник Соуэн, в ходе которого почитают мертвых, а музей – это как раз место почитания мертвых. Лично я не считаю, что музей более зловещее место, чем церковь. В действительности, обширный викторианский музей – такое же священное место, святилище. Бесконечные ряды образцов, словно церковные скамьи, заполненные прихожанами, занимают три этажа сложенного из камня здания, защищенные от капризной британской погоды лишь тонким стеклянным потолком. Шесть огромных бронзовых люстр, свисающих с него, напоминают кадила, а «кафедра» – стоящая в зале трибуна – видела множество ораторов, угощавших тысячи своих слушателей волшебными «проповедями». Музей – это собор, построенный для защиты реликвий и посвященный распространению знания среди прихожан – знания об истории медицины, диагностике и лечении болезней.

В «Фарсалии», эпической поэме о гражданской войне в Риме, написанной Луканом в 61–65 годах новой эры, много места уделено деятельности страшной колдуньи и ведьмы Эрихто. Она описана, как до жути уродливое, внушающее ужас создание – нечесаная и худая, с бледной, как скелет, кожей и черными, как ночь, волосами. В поэме сказано, что она жила в заброшенных могилах и общалась с трупами; эта женщина была так страшна, что от нее прочь бежали даже волки и хищные птицы. Но она же была непревзойденной мастерицей воскрешать мертвых и говорить с ними. Политики и военачальники искали встреч с ней, чтобы воспользоваться этим ее сверхъестественным даром. Например, полководец Секст Помпей, воевавший с непобедимыми легионами Цезаря, обращался к Эрихто. В одном из фрагментов поэмы Эрихто оживляет свежий труп и требует от него предсказать будущее. После извлечения трупа из могилы, вскрытия его полостей и заполнения жил зловещей оживляющей смесью,

…сразу же согрелась остывшая кровь, закрылись черные раны, а кровь снова побежала по венам оживших конечностей. Кровь омывала органы под охладелой грудью, и жизнь, поверженная смертью вновь воспряла в погибших внутренностях.

Я не выкапываю трупы с намерением вступить в общение с ними, несмотря на то, что просто обожаю свою работу, но, если отвлечься от деталей, то я, по сути, делаю то же самое. Если прибегнуть к метафоре, то можно сказать, что я возвращаю мертвых к жизни, чтобы снова услышать их истории и даже истолковать их предсказания о будущем.

Моя работа в музее напоминает мою работу в моргах. Когда я была техником, моей задачей было «читать» плоть мертвых по ее виду и на ощупь. Я читала ее, как читают шрифт Брайля, чтобы узнать историю их прощания с жизнью. Я читала кровоподтеки, шрамы, татуировки и следы хирургических вмешательств на пергаменте кожи, чтобы помочь патологоанатому описать последние мгновения жизни мертвеца и установить причину его смерти. Здесь, в музее, я, подобно Эрихто, возвращаю души умерших в их иссохшую плоть и стараюсь восстановить историю каждого индивида, восстановить ее на основании медицинских свидетельств и найти им место в узком пространстве между историей, медициной, литературой и искусством. Каждый человек – будь ему один год или сто лет, имеет свою историю.

До того, как я была назначена единственным сотрудником этого учреждения, музей начал приходить в упадок; много лет им пользовались только студенты-медики и врачи. Первой моей задачей стал осмотр всех пяти тысяч анатомических экспонатов и их восстановление, очистка или перестановка, если это было необходимо. Ведомство по сохранению тканей человека не занимается останками, чей возраст превышает сто лет, и мне, первым делом, пришлось сверить с каталогом все даты и источники происхождения экспонатов. Если им было больше ста лет, я переносила их на первый этаж, где я предполагаю открыть выставку для свободных посещений всех желающих. Такого еще не было за всю историю музея.

Возраст этих препаратов открывает новый, неведомый мир патологии прежних времен, патологии, которую мы не видим сегодня, и одно это делает каждый анатомический препарат такого рода особым, неповторимыми уникальным. Рак мошонки у трубочистов, например, долго поражал, как явствует из названия, мужчин именно этой профессии. Грустный факт, но на протяжение всего восемнадцатого столетия мальчиков заставляли прочищать дымоходы совершенно голыми, а так как кожа мошонки очень морщинистая, то в ней надолго застревали частички сажи. Когда мальчики достигали периода полового созревания, на мошонке появлялись бородавки, которые часто ошибочно принимали за какое-то неизвестное венерическое заболевание. Трубочисты пытались избавляться от этих бородавок с помощью деревянных скребков, но безуспешно. Они продолжали расти и вскоре поражали всю кожу мошонки, так как, на самом деле, это был рак. Связь между ним и профессиональной принадлежностью больных была впервые установлена хирургом госпиталя Святого Варфоломея Парсивалем Поттом, и именно благодаря этому человеку был принят закон о технике безопасности на производстве. В нашем собрании есть три препарата пораженной раком мошонки, на которых видны все морщинки