— Я тебя проучу, сукин сын!

Жозе Пассариньо замолчал. Вечер казался хмурым, погода испортилась, подул сильный ветер. Капитан Карнейро да Кунья был настоящим мужчиной, не то что он, Амаро. Он боялся людей и, опасаясь встречи с ними, не выходил из дома. Они считали его чудовищем. Негр Флорипес плел про него всякие небылицы. Лаурентино болтал всякую чушь. Он остался совсем один, без жены, без дочери, один во всем мире, всеми проклятый. Оборотень… Исчадье дьявола. Эта сволочь хотела смешать его с грязью. А у него не хватало мужества, не хватало решимости выйти из дома и сделать так, как поступил бы кум Виторино, которого он, впрочем, считал глупым неудачником. Жозе Пассариньо подошел к навесу и сказал Жозе Амаро:

— Мастер, я слышал ваш разговор с капитаном. Я сам не много стою, но если надо проучить негра Флорипеса, то охотно это сделаю. Нельзя прощать хамства. Этот негр в сговоре с дьяволом. Мне говорил об этом Маноэл Перейра, который хорошо его знает.

— Занимайся своими делами, Пассариньо. Когда придет время, я сам решу, как поступить.

— Вот увидите, этот негр Флорипес еще заявится сюда, наврет с три короба.

— Пусть только явится! Пусть только явится!

В его желтых глазах вспыхнула ярость. Повысив голос, он добавил:

— Я искромсаю его ножом, как кусок кожи!

Пассариньо в страхе отпрянул от разгневанного мастера.

У двери остановился охотник Маноэл де Урсула.

— Что случилось, мастер, на что это вы разозлились?

— Ничего, сеу Маноэл, ничего.

— Я встретил там внизу капитана Виторино, он сам не свой. Огрел палкой сынишку Шико Прето и едва не раскроил ему голову. Когда Шико Прето вышел узнать, в чем дело, капитан уже спешился и собирался наброситься на мальчишку с кинжалом. Зверь, да и только. В жизни не видел капитана в таком бешенстве. Кое-как я успокоил его. Но эти проклятые мальчишки действительно черт знает что вытворяют!

— Вот именно, сеу Маноэл, куму давно надо было проучить их. Эти паршивцы не дают ему житья. Если бы он проткнул ножом одного из этих негодяев, все бы кончилось.

— Это так. Кстати, он мне сказал, что будет вашим адвокатом в деле с хозяином энженьо. Он очень торопился к полковнику Луле.

— Кум все выдумал. Нет у меня никаких прав. Какой там адвокат — ерунда все это. Владелец энженьо — хозяин земли. Но вот что я вам скажу… хотя лучше помолчу.

— Мастер, я уже не раз вам говорил, что беден. У меня семья, больная мать, и все же я бы этого так не оставил. Мне ясно, что в этом деле замешан еще кое-кто. Все это проделки Флорипеса. Лула де Оланда — выживший из ума старик. Бык с белой задницей. Он ничего не дал Санта-Фе. Во всем виноват этот негр. Знаете, у Лулы есть еще один крестник, негр Жозе Лудовино, тот, что живет в энженьо Санта-Роза; так вот, он сказал мне однажды: «Крестному следовало бы покончить с Флорипесом». Все видят, что с Санта-Фе происходит что-то неладное. Негр все время наговаривает старику, разводит всякие сплетни. Мне даже сказали, что дона Амелия давно бы прогнала подлеца, если бы не боялась огорчить этим мужа. Но вам нельзя страдать из-за того, что Флорипес забивает старику голову всякой ерундой… Этот негр болтал в таверне Салу, что полковник не хочет, чтобы вы оставались в его имении из-за того, что вы бродите по ночам, как оборотень.

— Замолчите, сеу Маноэл, я старый человек и не желаю этого слушать. Лучше замолчите.

— Мастер, я принес вам кое-какую дичь. Вот какая жирная.

— Большое спасибо, сеу Маноэл.

Жозе Пассариньо взял птиц. Кровь капала на пол. Маноэл де Урсула распрощался и ушел. Наступал вечер. Гром грянул почти над самым домом.

— Кум Виторино был прав, будет сильный дождь.

II

У дверей каза-гранде Санта-Фе остановился возчик с письмом для хозяев энженьо. Сеу Лула позвал дону Амелию:

— Амелия, взгляни-ка, что здесь написано! Какая наглость!

Записка, составленная в ультимативном тоне, была от капитана Антонио Силвино. В ней говорилось, что мастер Жозе Амаро должен остаться там, где он живет, до тех пор пока сочтет это нужным он, Антонио Силвино. Все в доме переполошились из-за этой бумаги. Негр Флорипес винил во всем мастера. Шорник принесет несчастье обитателям Санта-Фе. Старый Лула долго молился в молельне. Никогда не видел он подобной подлости. Дона Амелия, ожидавшая, что муж начнет кричать, удивилась его спокойствию. Он ни с кем не разговаривал до конца дня. На следующее утро сел в коляску и отправился в Санта-Розу, чтобы посоветоваться со старым Жозе Паулино. Тот тоже встревожился. Черт знает что такое! Неужели никто не мог справиться с кангасейро, который хозяйничал в штате, как хотел! Смешно, но факт! Никто ничего не может с ним поделать. Полковник Лула де Оланда вернулся от соседа совсем спокойным! Дома он не проронил ни слова. Дона Амелия и Ненем решили, что надо уехать из каза-гранде в город. Антонио Силвино в ярости мог натворить бог знает что. Всем известен случай с префектом, командором Кинкой Наполеоном! А что могли сделать они, такие слабые, такие беспомощные? Но он, Лула, никуда не уйдет отсюда. Пусть приходят, пусть поджигают его имение, он не уйдет. А мастер Жозе Амаро пусть немедленно убирается из его энженьо. Он позвал Флорипеса:

— Флорипес!

Негр явился получить приказание.

— Отправляйся к Жозе Амаро и передай, что ему дается три дня на выезд.

Негр вышел из каза-гранде с поникшей головой. Он не станет этого делать. Если мастер увидит его, не миновать беды. Вскоре в Санта-Фе прибыл капитан Виторино. Свою старую ослицу он привязал у мельницы. Он решил поговорить с кузеном о политике. Сеу Лула слушал его враждебно, а затем высказал все начистоту. Он не такой человек, чтобы заниматься обманом. Он не желает вмешиваться в политику, и пусть на него не рассчитывают. Виторино повысил голос, заявив, что он не какой-нибудь чернокожий и никого не желает просить о помощи. Он не кабра, — Лула глубоко ошибается. Вошла дона Амелия, желая их успокоить.

— Вот что я вам скажу, полковник Лула де Оланда. Ваш двоюродный брат Виторино Карнейро да Кунья здесь не для того, чтобы с протянутой рукой просить подаяния. Я человек, состоящий в партии.

— Капитан Виторино, — вмешалась дона Амелия, — Лула не хотел вас обидеть.

Сеу Лула поднялся и встал в дверях. Он так пристально всматривался в даль, что казалось, кого-то ждет.

— Очень может быть, дона Амелия,