Шрифт:
Закладка:
И тем не менее позорная капитуляция в Сингапуре явила собой недуг империи в миниатюре, став предвестником более длительных событий, которым еще предстояло произойти. Алан Брук, некогда занимавший пост начальника Имперского генерального штаба и в то время очень резко критиковавший Черчилля, пребывал в смятении. «Сложно понять, почему мы не укрепляем оборону, – признавался он в своем дневнике в те дни, когда японцы приближались к Сингапуру. – В течение последних десяти лет меня не отпускало неприятное чувство, что Британская империя распадается и что мы вступили на скользкую дорожку. Я все гадаю: а может, я был прав? Но, определенно, я никогда не ожидал, что мы распадемся так быстро». Когда возникла опасность того, что японцы захватят и Бирму, Брук едва ли не обезумел: «Не понимаю, почему наши войска сражаются так плохо. Если армия не может воевать лучше, чем сейчас, мы потеряем Империю, и поделом!»[725] Сложная система может разрушиться молниеносно – или в результате последовательных конвульсивных фазовых переходов. Поэтому возлагать всю ответственность за кризис Британской империи в 1940-х годах на одного человека просто бессмысленно. Вины Черчилля здесь не больше, чем в голоде, поразившем Бенгалию в 1943 году.
Как распадаются империи
У Гарри Трумэна, в союзе с которым Черчилль и Сталин победоносно завершили Вторую мировую войну, на столе в Белом доме стояла табличка с надписью: «Фишка дальше не идет»[726]. 19 декабря 1952 года, выступая с речью в Национальном военном колледже, Трумэн объяснил, что для него значат эти слова: «Видите ли, в понедельник утром, на следующий день после игры, любой квотербек легко скажет, что должен был сделать тренер. Но если решение принимать именно вам – и если, как гласит табличка на моем столе, „фишка дальше не идет“, – то придется решать, ничего не поделаешь». В январе 1953 года, произнося прощальную речь, Трумэн вернулся к этому снова: «Президенту, кем бы он ни был, приходится принимать решения. Он не может передать фишку дальше. Никто другой не способен решать за него. Это его работа»[727]. Преемники Трумэна часто повторяли эту замечательную мысль. И все же она возвращает нас в упрощенный мир, где политика – это дело решений президента, а все беды – итог его ошибок.
В большинстве великих империй формально присутствует главная фигура, облеченная властью, будь то император-наследник или избранный президент. На самом деле их власть – это функция сложной сети экономических, социальных и политических отношений, пребывающей под их контролем. Из всех политических единиц, созданных людьми, империи – самые сложные, поскольку они стремятся установить свою власть над огромными территориями и разнообразными культурами. Неудивительно, что они обладают многими свойствами других сложных адаптивных систем, и в том числе – склонностью к тому, что на месте кажущейся стабильности совершенно внезапно воцаряется беспорядок.
Для примера поговорим о закате и гибели самой прославленной империи – Древнего Рима. В своей «Истории упадка и разрушения Римской империи», опубликованной в шести томах между 1776 и 1788 годами, Эдуард Гиббон охватил период, превышающий 1400 лет – со 180 по 1590 год нашей эры. Поистине, это долгая история, и в ней указаны самые разные причины упадка – от личностных расстройств тех или иных императоров до власти преторианской гвардии и подъема великих монотеистических религий. И все же мало кто из современных историков, изучающих крах Рима, считает необходимым писать на столь огромном полотне (или же обладает для этого достаточным талантом). После 180 года, когда умер Марк Аврелий, одной из извечных проблем была непрестанная гражданская война, в которой претенденты на императорский трон боролись за ресурсы верховной власти[728]. В 260 году император Валериан потерпел унизительное поражение в битве с персами и попал к ним в плен. Позже Аврелиан вернул земли, захваченные Сасанидами, и получил титул «Восстановитель мира» (restitutor orbis). Диоклетиан разделил империю; Константин сделал ее христианской. Вторжения или переселения варваров, начавшись в IV веке, в дальнейшем только усиливались по мере того, как гунны шли на запад, вытесняя готские племена – скажем, тервингов, или вестготов. Все это можно представить как рассказ о долгом упадке – в духе Гиббона. Но римскую историю можно понять и по-другому – как нормальную работу сложной адаптивной системы, в которой политические раздоры, переселение (и интеграция) варваров и борьба за власть оказываются неотъемлемыми характеристиками поздней Античности, а христианство – не растворителем, а цементом. А вот крах Древнего Рима, напротив, был внезапным и трагичным – чего и следует ожидать, когда столь сложная система достигает критической точки. Союз с вестготами, заключенный против гуннов, распался, что привело к Адрианопольской битве (378), в которой главная имперская армия была разбита, а император Валент – убит. Последний этап истории Западной Римской империи начался в 406 году, когда германцы хлынули через Рейн в Галлию, а затем и в Италию. Четыре года спустя вестготы во главе с королем Аларихом разграбили Рим – он пал впервые с 390 года до нашей эры. В 429–439 годах вандалы под предводительством Гейзериха одерживали одну победу за другой в Северной Африке и в конце концов даже захватили Карфаген. Риму был нанесен роковой удар: он потерял свою житницу на средиземноморском юге, а вместе с ней – и источник огромных налоговых поступлений. Лишь с помощью вестготов римляне смогли победить Аттилу и его гуннов, когда те, словно лавина, двинулись на запад, разграбив Балканы. К 452 году Западная Римская империя потеряла всю Британию, почти всю Испанию, самые богатые области Северной Африки, Юго-Западную и Юго-Восточную Галлию. Вне Италии у римлян осталось немного земель[729]. Восточная Римская империя (Византия) уцелела – в 468 году император Василиск даже попытался вернуть римлянам
