поднялись по ступеням, она остановилась.

“Погоди, Миш. Нужно подстраховаться”.

Я не успел спросить, что она задумала, как ощутил всплеск Благодати с ее стороны. Прошла секунда, другая — и охранники отвернулись от нас, словно фигуры в настенных часах. Каждый высматривал что-то вдалеке, и это созерцание настолько их захватило, что мы беспрепятственно подошли к дверям.

Заперто не было.

“Ну, идем”, — сказала Ира. — “Только давай побыстрее. Если меня узнают, будут проблемы”.

О, я это понимал. Медленно, надеясь, что старые петли не заскрипят, я отворил массивные двери. Окованные железом створки поддались с трудом. В нос тут же ударил запах церковных благовоний, воска и пыли — такая густая смесь, что аж защипало в носу.

Никогда не бывал в католическом храме, но знал, что туда может зайти любой человек, независимо от вероисповедания или его отсутствия. Головного убора при мне не было, так что снимать было нечего.

Сразу за входом располагался атриум, где стояла кропильница с освященной водой. Вроде бы верующие католики должны были опустить в нее пальцы, а затем перекреститься. Мы не стали этого делать. Во-первых, принадлежали к иной конфессии, во-вторых, не хотелось мне обманывать в церкви. Как-то неловко было.

Вход в основной зал предваряла еще одна пара дверей — попроще, чем входные, но выполненные из дорогих пород дерева. Я переглянулся с Иркой и осторожно вошел внутрь, сконцентрировав всю силу на том, чтобы отвести как можно больше глаз. Под ложечкой сосало, по позвоночнику бегал холодок, да и коленки отчего-то подрагивали.

Я снова лез в самое пекло, только пекло это внезапно оказалось на освященной земле.

Ирка тенью скользнула за мной через притвор, и я едва успел перехватить дверь, чтобы та не хлопнула. Подруга вздрогнула и задержала дыхание, но когда все обошлось, она тут же скользнула в темный угол. Я последовал за ней.

Дурея от запаха драгоценной смолы, я осторожно огляделся. Наш угол был в боковом нефе, отделенном колоннами от нескольких десятков рядов скамеек. Точно такой же неф был с противоположной стороны. Высокие потолки уносились ввысь, и разноцветный свет от витражей бросал на каменные стены затейливые рисунки. На верхнем ярусе блестели трубы органа, а стены были украшены статуями святых, картинами на библейские мотивы и массивными подсвечниками с толстыми восковыми свечами.

Совсем не как в наших храмах. Все было совсем иначе, но все равно создавалась атмосфера таинственности и торжественности.

“Смотри”, — шепнула Ира ментально. — “Люди у алтаря”.

Ближе к входу никого не было, зато ближе к алтарю на скамьях сидело человек двадцать. Все разные, если не сказать разношерстные. Судя по одеждам, здесь были и лощеные вельможи, и дельцы, и ремесленники — дакийцы, австрийцы, русские… Может и представители иных народов.

А вот разговоры, несмотря на обстановку, не отличались благоговением. Как раз в тот момент, когда мы вошли, говорила молодая женщина в черной вуали. Подружка Штефана, за которой следил Желудь.

— Мы не станем ничего делать, пока вы не выполните обещание, — на плохом греческом и с сильным акцентом говорила она, и в ее голосе сквозили упрямство и нетерпение. — Но вы не торопитесь!

Одетая во все черное, она стояла возле алтаря и спорила с человеком средних лет в дорогом костюме из серой блестящей ткани. Очень обеспеченный товарищ: на пальцах несколько перстней с крупными драгоценными камнями, булавка галстука сверкала бриллиантами, да и туфли явно были изготовлены на заказ.

“Это Шпеенхоф”, — сказала Ира и на всякий случай спряталась за колонной. — “В сером, у алтаря”.

Я присмотрелся внимательнее. Внешне я не находил его неприятным: да, не красавец, но этот мужик тщательно за собой следил и явно желал производить впечатление на окружающих. Темные волосы с сединой на висках он напомаживал и гладко зачесывал, имел гладко выбритый квадратный подбородок, глубоко посаженные небольшие глаза и низкий лоб. Немного несуразные черты, но ничего уродливого.

А затем он улыбнулся собеседнице — вежливо, но холодно. Отталкивающе. Улыбка, от которой создавалось ощущение, что тебе по морде провели наждаком.

— Госпожа Тереза, я помню обо всех наших договоренностях, — не прекращая улыбаться, ответил он. — Однако вы должны понимать, что даже наше могущество не безгранично. Мы вынуждены работать максимально осторожно, и в сложившихся обстоятельствах это будет не так быстро.

— Тогда не смейте требовать от нас подготовки! Пока Штефан к нам не вернется, и речи не идет о мобилизации!

Значит, эту дамочку звали Терезой… Неясно, поможет ли это, но лишним точно не будет. И что за мобилизация?

“Ир, не высовывайся”, — велел я. — “Я подойду ближе — нужно послушать. А ты постарайся разглядеть собравшихся”.

“Хорошо”.

Я переживал, что Ирка станет проявлять излишнюю инициативу, но пока она была исполнительной паинькой. Боялась?

— Дорогая Тереза, я в жизни не поверю, что господин Штефан — единственный военачальник в вашей народно-освободительной армии, — возразил Шпеенхоф, и несколько человек на скамье за ним закивали. — Насколько нам известно, Штефан — один из многих.

— Но он — лучший!

— Если ваш лучший командир умудрился оказаться в плену у пограничной полиции, то я начинаю думать, что ошибся с выбором, — вновь улыбнулся Шпеенхоф. — Быть может, нам стоит собрать собственную армию? Или привести своих добровольцев?

Тереза откинула вуаль с лица и с яростью уставилась на австрийца.

— Нас обманули! Подставили! Нам обещали, что Соколова удастся легко взять. Но это был не тот Соколов!

Шпеенхоф отступил на шаг и скрестил руки на груди.

— Я ведь предостерегал вас. Говорил не верить слухам. Обещал свою поддержку в поиске Соколова, когда он окажется в Дакии. Но вы не захотели делиться уловом — и жадность вас погубила. Теперь мало того, что вы упустили одаренного, так еще и потеряли важного товарища. А все потому, что пожелали выслужиться перед этим русским князем. Неужели вы так уверены, что он не избавится от вас, когда получит все, чего захочет?

Ира уставилась на меня округлившимися глазами.

“Миша! Они… о тебе?”

“Боюсь, что да”.

— Князь не получил Соколова, — прошипела Тереза. — И теперь это не имеет значения. Помогите вернуть Штефана — и мы выполним уговор.

— Почему я должен верить вам сейчас? — Шпеенхоф, сверкая перстнями, сделал изящный жест в воздухе. — Вы подставили нас, использовав оружие, что предназначалось для другой задачи. Вы обнаружили наш след, и то, что на нас теперь выйдут — лишь вопрос времени и сообразительности пограничников. Теперь вместо того, чтобы планировать операцию, мне приходится за вами подтирать. Не кажется ли вам, дорогая Тереза, что за вами теперь должок?

Тереза повернулась обезображенной