– Ну и от чего?

– А её Ёка забрала!

– Да что за Ёка?

– Мне бабушка сказывала, что голос послышится, который на вопросы твои ответит и всё на том. И откуда твоя бабанька может знать, коли ту мёртвой нашли?

– А вот знает, потому как, сама знаешь, умеет моя бабка.

Бабка у Полюшки и правда на деревне считалась знающей, ведающей. Лечиться к ней ходили, да и просто за советом, никому она не отказывала.

– Коли станешь так ворожить, то явится к тебе старуха страшная из мёртвого царства, Ёкой её кличут, глаза у ей белые, волосы до пят седые, одета она в белый саван. Станет она на твои вопросы отвечать, всего три раза можно у неё спрашивать. После ни-ни. Иначе утащит с собой. Только хитрая она, морок наведёт, заговорит, и когда уже ты три раза спросишь, скажет – последний раз спрашивай. Ты и поверишь, да и спросишь. Тут-то и конец тебе придёт. Прыгнет она на тебя и жизнь из тела вынет.

– Глупости какие, – отвечает Катерина, а самой жутко стало. А ну как правду Полинкина бабка говорит, она много чего знает. С чего бы ей врать? Но снова любовь к Игнату перевесила, и переборов страх, ответила Катерина:

– Всё, я пошла. А вы тут ждите, в избе. Сказала так и выскочила прочь.

Вздохнули Акулина с Полюшкой, переглянулись и притихли. Сели на лавку ждать, самим страшно, да как подруженьку бросить. А Катерина молча поднялась на повети, поставила свечу возле себя, круг очертила, волосы за круг положила. И слова произнесла те самые, нужные. Произнесла и стала ждать. Холодно на поветях, морозно, а Катерина в одной рубашке да с распущенными косами стоит, босоногая. Тишина кругом, лишь доски нет-нет да скрипнут от холода лютого.

Вдруг затрепетало пламя свечи, побежали блики по стенам, задышало, заворочалось в тёмном углу, и вышла из него старуха, саван белый на ней до пят, волосы седые свисают, с виду как неживая, но безжизненные выцветшие глаза смотрели на Катерину зорко и цепко. Подкосились ноги у девушки, да поздно теперь бояться. Нельзя из круга выходить пока старуха на вопросы не ответит да первой не уйдёт. Подошла старуха к черте и словно обожглась, зашипела, отскочила, не может сквозь круг пройти. Встала с той стороны. Косицу волос, Катериной сплетённую, подняла с пола, в складки савана сунула, улыбнулась чёрным провалом беззубого рта, зашептала что-то себе под нос.

Пересилив страх, Катерина решила – пора начинать.

– Скажи мне, выйду ли я за Игната замуж? – произнесла она, дрожа, боясь услышать сам звук голоса этой страшной старухи. Запрыгали тени по стенам, заметались, зашептало со всех сторон, а старуха раззявила рот и утробным голосом, идущим, казалось, из глубины могилы, ответила:

– Выйдешь…

Проглотив ком в горле, спросила Екатерина снова:

– Хорошо ли мы жить станем?

Снова заметались тени, в неровном пламени свечи и пляшущих бликах, поплыла вдруг фигура старухи перед её глазами, закачалось всё вокруг, уши заложило, будто глубоко под водой, голова как в тумане сделалась.

– Хорошо, – ответила старуха. Голос её донёсся до Екатерины издалека тугой тягучей волной.

– Последний вопрос остался, – подумала Катерина, – Или ещё два? Не помню, не понимаю, голова кругом, сил нет в ногах. Уйти бы, да старуха стоит перед нею – нельзя.

– Будут ли детки у нас? – задала она свой вопрос и не узнала своего голоса, был он чужим, далёким, не её.

– Будут, – одним лишь словом снова ответила Ёка.

Катерина глядела на неё и ждала, когда же уйдёт жуткая старуха. Но та не торопилась, она стояла, покачиваясь, и глядела Катерине прямо в глаза.

– Последний вопрос, – прошипела Ёка, – Задавай…

– Нет, – подумала Катерина, – Был уже последний… Или не был?… Ничего не помню… Спать хочется… Мочи нет…

Всё плыло кругом. Свеча почти догорела, небольшой огарок слабо мерцал на полу.

– Странно как, – вяло подумала Катерина, – Как быстро свеча прогорела. А ведь скоро я останусь в полной темноте с этой, тогда конец…

Она глянула на старуху, стоявшую за кругом, пальцы её шевелились, а бескровные тонкие губы бормотали неразборчивые слова.

– Спрашивай, – снова повторила Ёка.

Катерина открыла было рот, но тут свеча моргнула в последний раз, и погасла. Темнота накрыла девушку. Вокруг завертелось всё, зашелестело, сотни ледяных когтистых лап царапнули по телу. Силы оставили Катерину и она упала, как сквозь сон услышала она топот ног, кто-то взбирался по лестнице на повети, а после померкло всё.

***

Очнулась Катерина в избе. Она лежала на кровати, укрытая тулупом, напротив, у большой жаркой печи хлопотала бабушка Полюшки, доставала какие-то горшки, переливала, подмешивала.

– Очнулась, девка? – повернулась она к Катерине, – Вот и хорошо! Жизнь победила. А мы уж думали, забрала тебя Ёка. Ишь чего удумала-то, как ворожить. Да мыслимо ли, в мир мёртвых соваться?

– Спасибо, – прошептала Катерина.

– Ты Полюшке спасибо скажи, она тебя спасла. Я ведь и её учу кой-чему, передаю знания свои. Пока гадала ты, проследила Полюшка за тобой, а как Ёка к тебе подскочила, успела Полюшка порошок из особых трав рассыпать вокруг тебя и себя, а после и на старуху сыпанула. Получилось у неё, ушла старуха, чудо конечно, Полюшка-то ещё молода, да видать есть у неё сила. Сумела тебя вызволить. Ты уж на границе, почитай, была, меж нашим миром и иным. Эх, Катеринка, Катеринка, как только додумалась ты до такого! Да не горюй, волосы-то твои на полу остались, сожгла я их, хорошо, что Ёка не унесла их, тогда уж не вызволили бы мы тебя, так и стала бы навью.

Долго поправлялась Катерина. Вот уж и весна пришла. А когда яблони зацвели, посватался к ней Игнат. По осени, на Покрова, и свадьбу сыграли. Долго они жили и счастливо, а урок тот на всю жизнь Катерина запомнила. Нельзя переходить грань. Никогда.

Тополь на краю села

Бабушка моя сказывала, что в бузине черти водятся. Мол, нельзя этот куст возле избы сажать. Не то беда может приключиться. Правда то али ложь, сказать не могу. А вот про тополь, который людей губил, расскажу вам.

Это всё присказка была, а сейчас сама сказка пойдёт. На краю одного села тополь стоял. Старый тополь, ветвистый, могучий. Все ребятишки любили возле него резвиться. Бегут, ну будто мёдом тут намазано – лазают, качаются, в прятки играют, прыгают по широким ветвям.

И вот как-то раз играли ребята, как обычно, у того тополя, да тут и вечереть стало, домой пора. Глядят, а мальчонка один, самый маленький, наверх залез, высоко, да и сидит там.

Принялись товарищи ему кричать, мол, спускайся, а он ни в какую. За ветку держится, вцепился в неё ручонками и ревёт.

– Давай я тебя сниму, – позвал Егорка.

Лишь только полез к нему, мальчонка пуще прежнего заголосил:

– Ай, больно, больно, стой!

– Да что такое?

А тот в ответ:

– Как ты полез оно меня сильнее схватило!

Ничего не поймут ребятишки.

– Да кто схватил тебя?

– Дерево! Оно меня держит!

Что делать? Ребята к нему и так и эдак, а мальчонку, знай своё, голосит.

И решили тогда ребята бежать за матерью того мальчика, чтобы она сына свлего успокоила, а они бы после и сняли его. Верно он испугался, как увидел, на какую высоту-то забрался.

Так и сделали. Побежали в село, за матерью. Воротились они назад с той женщиной и видят – а мальчонка уже на земле, под деревом лежит, еле дышит.

Подхватила мать сыночка, побежала в село, да не успела… Горевали сильно, в деревне ведь и горе и радость – всё общее.

Проходит неделя и та же история повторяется сызнова. Залез один из ребят на тополь, а слезть не смог, вытянулся на ветке, побелел, замер.

– Петруня, спускайся ты чего! – кричат ему ребята. А он лишь губами шевелит, что-то сказать силится, да