– Ничего, Александр. Абсолютно ничего. – Дроздов мягко улыбнулся, явно ничуть не обидевшись на мое выступление. – Но, признаться, меня изрядно беспокоит ваша судьба.

– Неужели? Я-то думал, вашу когорту многомудрых стариканов заботят только судьбы мира. – Я шумно выдохнул через нос – и продолжил уже тише: – Так что прекратите разыгрывать из себя доброго дядюшку, Василий Михайлович, и загляните уже в эти ваши линии судьбы – и скажите, насколько все плохо!

Я и не ожидал, что древний старец послушается – но тот вдруг закрыл глаза. Видимо, действительно пытался увидеть. Не будущее, конечно же – такое не под силу даже ему – а то, что пока только может произойти. Сотни и тысячи вариантов развития событий, из которых примерно половина ведет к черту на рога… да и вторая едва ли превращает мир в цветущий сад, заполненный бабочками и волшебными единорогами.

– Ну… скажем, теперь все заметно лучше, чем раньше.

Дроздов ответил весьма расплывчато – и все же в его голосе я услышал удовлетворение. Не знаю, что он смог разглядеть там, в омуте пророческих видений – но то, чего мы оба так боялись, отступило. Вряд ли исчезло полностью – скорее лишь сдвинулось куда-то в область неопределенного и далекого.

Не самый плохой расклад.

– Судный день отменяется? – на всякий случай уточнил я.

– Отменяется? Пожалуй, пока отменяется, – усмехнулся Дроздов. – Не стоит воспринимать все буквально… Но, так или иначе, Александр – ваша работа здесь закончена.

– А вот с этим позвольте не согласиться, Василий Михайлович. – Я уселся на стол канцлера – прямо на какие-то бумаги с гербом германского Рейха. – Работа только начинается. И если уж я чему-то и научился за эти полтора года – так это тому, что спасение мира – вовсе не в подвигах, прыжках с парашютом или поисках таинственного врага… вроде этого. – Я кивком указал на распростертое на ковре тело герра канцлера. – От одного человека зависит не так уж и много. И кто знает, через сколько лет снова появится умник вроде Оппенгеймера, способный создать очередную страшную машину.

– У людей и так достаточно страшных машин, – тихо проговорил Дроздов, – подозреваю, дело вовсе не в них.

– Совершенно верно. Венценосным болванам вовсе не обязательно иметь какое-то волшебное оружие, чтобы гробить целые армии. Если повезет, старушку-Европу ждет лет десять-пятнадцать покоя. – Я подтянул к себе ногу, устраиваясь на столе поудобнее. – И куда меньше – если не повезет.

– Да… Должен признать – вы действительно многому научились, Александр. – Дроздов посмотрел на меня так внимательно, будто хотел просветить взглядом насквозь. – Значит – политика?

– Да, – вздохнул я. – Она самая. К сожалению. Работа неблагодарная, тяжелая, временами опасная и почти всегда – невыносимо скучная. Но, видимо, зачем-то все-таки нужная. Как вы сами однажды заметили – совершенно не обязательно быть могучим магом и вообще Одаренным, чтобы сделать… что-то полезное.

– Да, это верно. Что ж… – Дроздов шагнул вперед и протянул мне руку. – В таком случае – могу только пожелать вам удачи, Александр.

– Приятно было познакомиться. И надеюсь больше вас никогда не увидеть.

– Взаимно, друг мой, – рассмеялся Дроздов. – Такие, как мы с вами, не встречаются, когда в этом мире все в порядке.

Я крепко стиснул сухие стариковские пальцы, отпустил – и, развернувшись, зашагал к выходу из кабинета. Разговор закончился, и сказать нам обоим было уже нечего – и все-таки Дроздов окликнул меня – уже у самой двери.

– Александр! Могу ли я поинтересоваться? Для себя лично… Чем вы собираетесь заняться, когда вернетесь домой, в Петербург?

– Возьму отпуск, – буркнул я, не оборачиваясь. – Уж это я, полагаю, заслужил.

Эпилог

Я выбрался из такси – и едва не закашлялся от летевшего со всех сторон пуха одуванчиков. Лето пришло в Петербург раньше положенного – уже в конце мая, и принесло тепло, непривычно палящее солнце и запах горячего асфальта.

А заодно и меня – хоть я и собирался вернуться еще в апреле. Но, конечно же, не успел: очередным переговорам снова понадобился… председатель. И на этот раз я чувствовал себя то ли самым обычным посредником, то ли этаким свадебным генералом, то ли вообще совершенно лишним человеком – их величества Павел и Анна-Мария нашли общий язык куда быстрее, чем мы все ожидали.

Похоже, их каким-то странным образом сплотила общая обида – конечно же, на меня. Но если Хельга стала вести себя подчеркнуто-холодно, то Павел ничуть не изменил своего отношения. Лишь иногда в его взгляде проскальзывало что-то… такое. Не то, чтобы недоверие или злость – скорее разочарование. Впрочем, если у его краснокожего величества и были какие-то подозрения, он предпочел оставить их при себе. Подписал указ и лично повесил мне на шею орден Андрея Первозванного – за заслуги перед отечеством.

Я вернулся домой полноправным канцлером – и заботы тут же дружно навалились со всех сторон. Не только политические дрязги, но и дела семейные: похороны деда, наследство, вассалы, банковские счета, акции – я несколько дней занимался только тем, что подписывал накопившиеся документы.

Черт бы их побрал. В какой-то момент даже идея бросить все и сбежать с чужим паспортом куда-нибудь в Америку перестала казаться такой уж безумной. И в конце концов я просто отменил все встречи на неделю вперед, вызвал по телефону такси, удрал из Елизаветино через калитку за усадьбой – и исчез. Для всех: даже Андрей Георгиевич и понятия не имел, куда я собираюсь ехать. Вот так разом и закончились мои дела.

Хотя нет – одно все-таки осталось. Самое важное.

Последние метров сто-двести я решил пройти пешком. Выбросить из головы лишние мысли, прогуляться и вдоволь, во всю грудь надышаться запахами дыма из труб, дешевого табака и пыли. И хотя бы ненадолго и понарошку почувствовать себя своим в рабочем квартале.

Старая кожаная куртка с чужого плеча еще прошлым летом болталась на мне мешком – а теперь пришлась как раз впору. За год я настолько раздался в плечах, что местные любители размять кулаки обходили меня стороной. Только косо поглядывали – особенно когда я свернул в сторону неприметной металлической двери на заднем дворе.

Мастерская встретила меня приятной прохладой, полумраком и тишиной – судя по всему, у рабочих сегодня был выходной, и хозяйка решила покрутить гайки в одиночестве. Я прокрался мимо раздевалок, потом через комнату отдыха – и вышел