— Ничего не рассказывали. «Ларец» это последнее средство. Когда сама не могу справиться, тогда его пользую. Обычно уже при смерти болящие, бес сознания.

— Понятно. — Протянул я размышляя. — Знаешь что, Савватеевна, «ларчик» свой завтра на солнышко выставь, заряди. Послезавтра я приду, на тебе его испытаем. А потом сравним ощущения.

— Это что, я при тебе раздеваться должна? — Возмутилась женщина.

— А ты стесняешься что-ли? — Засмеялся я. — Не боись! Не надо раздеваться. Похоже одежка ему не помеха. Сунешь его под кофту и полежишь спокойно. Ну что? Договорились?

— Ладно будь по твоему. — Неохотно согласилась знахарка.

Через день я снова появился в хате Бабы Ходоры. Встретила она меня не слишком приветливо, но особого недовольства не выказала. Было видно, что волнуется женщина перед эксперементом, но и любопытно ей. Я не стал рассусоливать, спросил лишь:

— Зарядила приборчик, Савватеевна? — Та молча кивнула и достала из-за божнички «ларец».

— Ты Феодора Савватеевна, когда приборчик включишь, постарайся настроиться на него. И еще в конце может появиться, что-то похожее на листок бумаги с непонятными значками. Так вот верхняя длинная строчка это вопрос. То есть он как бы спрашивает у тебя: «Можно произвести над тобой какое-то действие». Внизу будет два коротеньких словечка. То, что мигает, будет означать скорее всего «да». Если не боишься, то мысленно нажми на него, а если боишься, то жми на другое слово.

— А что он хочет со мной сделать?

— Да черт его знает! Но, думаю, будет что-нибудь улучшать. Я, например, на все вопросы нажимал «да» и тебе советую делать также. А впрочем, как знаешь.

Знахарка трижды перекрестилась, что-то неразборчиво прошептала, включила свой «гаджет», улеглась на лавку, сунула приборчик себе под кофту и закрыла глаза.

Я внимательно смотрел на нее, но минут десять ничего не происходило. Вдруг с приборчика стали срываться одна за другой черные пластинки. Одни стали облеплять не закрытые одеждой участки тела женщины другие спокойно проходили сквозь одежду и скрывались из вида. Все это мельтешение продолжалось не больше двух минут. Затем все пластинки очень быстро вернулись в приборчик и еще около минуты ничего не происходило. Наконец знахарка открыла глаза, достала из под кофты «ларец» и спустила с лавки ноги.

— Ну что Савватеевна! Рассказывай! — Подскочил я к ней с расспросами.

— Погоди, не мельтеши! Дай в себя приду. Воды вон лучше зачерпни.

Я метнулся к ведру с водой, зачерпнул пол ковшика и подал его женщине. Та с видимым удовольствием утолила жажду и вернула ковш мне. Поставив ковш на стол, я в нетерпении вновь обратился к знахарке.

— Не томи Савватеевна! Рассказывай!

— Ишь скорый какой. Что тебе рассказать?

— Про свои ощущения. Детские пальчики по телу топтались? Надписи появлялись?

— Топтались! Только не пальчики, ножки детские, с нежными пяточками. Правда, покалывало иногда. И надписи появлялись. Целых четыре раза.

— Четыре! У меня всего три было. И как ты на них отвечала?

— Как ты советовал, так и отвечала.

— Значит, разрешила улучшить себя? — Спросил я.

— Ну, улучшить или ухудшить, я не знаю, а на мигалку нажала.

— Больно не было?

— Нет.

— А меня, когда на последний вопрос ответил, как спицей длиннющей от затылка до задницы прокололи. Больно было жуть, но прошло быстро.

Знахарка легко поднялась с лавки, взяла со стола холстинку, упаковала в нее приборчик и спрятала на прежнее место. Потом, обернувшись ко мне, неожиданно спросила:

— Чаю хочешь? Настоящего китайского.

— Чаю? Конечно хочу. Сто лет не пил.

— Ставь самовар. Есть у меня чуток.

Пока я разжигал самовар, на полу возле открытой печи, чтобы не слишком надымить в хате, Баба Ходора вытащила из необъятного сундука расписанную под хохлому шкатулку. С полки взяла фарфоровый заварник, поставила на стол плошку с медом и руками, как и в прошлые разы, наломала хлеба. Я не удержался и спросил:

— Савватеевна, почему ты хлеб руками ломаешь? Ножом резать удобнее же.

— Что? — Удивилась знахарка. — Ты про хлеб? Бабушка с детства приучила хлеб руками ломать. Говорила грех хлеб ножом резать.

— Да почему же грех? — Удивился я.

— Нельзя тело Христово ножом тыкать. А хлеб это символ тела Христова.

— Блин, как все сложно у вас. И что будет если ножом хлеб резать?

— Неверующему ничего не будет. А верующему лучше поостеречься.

Когда вода в самоваре закипела, знахарка обдала кипятком заварник достала из шкатулки мешочек с чаем, зачерпнула деревянной ложкой чай и сыпанула его в заварник, залила кипятком и водрузила заварной чайник на самовар со словами:

— Пусть хорошенько настоится.

Через несколько минут мы сидели за столом и пили настоящий чай. Я проголодался и хлеб с медом, запивал крепким чайком. Баба Ходора наливала чай в блюдце и неторопливо прихлебывала, время от времени доставая серебряной ложечкой мед из деревянной плошки. Чай смаковали молча. Наконец женщина не выдержала и спросила:

— Ну и что ты об этом думаешь?

Я, конечно понял, о чем она спрашивает, но машинально ответил вопросом на вопрос:

— Ты это Савватеевна о чем?

— А то ты не знаешь о чем. О «ларце» конечно.

— Скажу, что такой штуки в моей, то есть в реальности Алексея Щербакова нет и будет не скоро. Уж слишком продвинутая технология. Хотя о принципе работы приборчика кой какие предположения имеются. Думаю, что ты как ведунья используешь те же законы природы, что и «ларец». Так, что в некотором смысле ты и ларец похожи.

— Опять скоморошничаешь?

— Да ничуть! Дело в том, что все в мире состоит из мельчайших частиц-атомов, которые объединяются в молекулы. В живой природе молекулы особым образом сгруппированы в живые клетки, которые двигаются и чем-то питаются. Так вот все наши органы состоят из таких клеток и выполняют в организме определенные функции. И все эти атомы, молекулы, клетки и органы функционируя излучают в пространство некую еще неизвестную энергию. То есть человек как бы заключен в своеобразный кокон, состоящий из разных слоев. Индусы этот кокон называют аурой. Говорят, что некоторые, из очень продвинутых в духовном отношении людей, ту ауру даже видят, хотя это сомнительно. А ты Савватеевна случайно ауру не видишь?

— Не вижу я никакой ауры.

— Не видишь, а тем не менее лечишь. Ведь здоровый и больной орган светятся в той ауре по разному, а ты по каким-то признакам их различаешь. Интересно как тебе это удается?

— Здоровый ладонь теплым воздухом толкает, больной холодом обдает и притягивает.

— Ишь ты! А лечишь как?

— Ладонями грею. Тепло через ладони пропускаю. Бабушка так научила.

— Это тебе только кажется, что греешь, на самом