среди зарослей сирени и густоцвета полянка. «Отличное местечко для засады! — мрачно размышлял Гэдж, собирая по окрестностям валежник для костра. — Вон тот куст боярышника на краю оврага будто нарочно вырос для того, чтобы сокрыть за собой подкрадывающегося к жертве хищного зверя… или вон то поваленное бревно…» Он вздрогнул и выронил только что поднятый сухой прут, потому что (силы небесные!) проклятый вой — тот самый вой, слышанный накануне! — внезапно повторился снова.

Он шел откуда-то издали, с севера, из степи, донельзя унылый и мерзкий, продирающий до костей, и Гэдж замер; ему показалось, будто в тело его разом воткнулась тысяча крохотных и острых, как булавки, коготков страха. Воображение разом нарисовало ему жуткую волкоподобную тварь, рыщущую во мраке пустынных полей — черную, страшную, поджарую, втягивающую чуткими, подрагивающими ноздрями воздух в поисках подходящей жертвы…

Гэндальф, который, расчистив местечко для очага, сидел на поваленном бревне и обеспокоенно разглядывал прореху на подоле плаща, поднял голову и тоже устремил взгляд к северу.

— Ты слышал? — пробормотал Гэдж.

— Успокойся, — буркнул волшебник. — Это степные волки, я же тебе сказал.

— Волки? Ты уверен? — Орк облизнул губы. Подошел к очагу и бросил охапку хвороста в приготовленное кострище. Добавил неохотно, сквозь зубы: — Эти… девчонки… ну, там, на том берегу… говорили, что это, того… что это волколаки так воют.

Гэндальф сделал удивленное лицо.

— Да ну? Эти девчонки, несомненно, большие знатоки по части волколаков, и к их словам следует неукоснительно прислушаться. — Он язвительно хмыкнул. — Ни варги, ни волколаки не заходят так далеко к югу, Гэдж. Происходи подобное где-нибудь к западу от гор, в Рудауре или Кардолане, я, может, и согласился бы с твоими предположениями… но не здесь, на востоке, на границе с Роханом.

— А вдруг кто-нибудь из них все-таки появился и здесь, а? Какой-нибудь шальной варг, которому там, в Кардолане, показалось тесно и скучно? — пробормотал Гэдж. — Вдруг ему никто не сказал, что велением Гэндальфа Серого к востоку от гор не полагается появляться…

Волшебник покосился на него сердито.

— Отсюда до предгорий почти восемьдесят миль, Гэдж. Варги не любят жары, солнца и открытых пространств и потому не спускаются с гор в степи.

— Ты не сказал «никогда не спускаются», — возразил Гэдж. Но Гэндальф благополучно пропустил эту фразу мимо ушей, как делал всегда, если по каким-либо причинам не желал ввязываться в спор или не считал нужным отвечать на глупый и докучный вопрос.

На ужин они сварили супец из копченой кости, оставшейся от окорока, просяной крупы и каких-то грибов, которых Гэндальф в припадке поварского азарта насобирал на склонах овражка. На вкус они оказались жесткими и пресными, точно ошметки, нарезанные из старых сапог… Не то чтобы Гэджу когда-либо доводилось пробовать вареные сапоги, но он читал, что порой странникам, оказавшимся в затруднительном по части продовольствия положении, приходилось баловать себя в том числе и подобным изыском. Впрочем, кулинарные пристрастия жителей Средиземья вообще отличались причудливостью и разнообразием, которое могло бы ввергнуть в дрожь человека с воображением.

— Я слыхал, — облизывая ложку, сказал орк, — будто на южном побережье едят икру морских ежей и хвосты ящериц, тушеные в белом вине… Это что, правда?

— Почему нет? — беспечно отозвался Гэндальф. — В Хараде едят жареных пауков.

— Пауков? Вот же, должно быть, дрянь…

— Не скажи. По вкусу похоже на жареные семечки подсолнечника.

— Ты что, их пробовал? Этих пауков?

Волшебник неодобрительно поджал губы.

— Бывают обстоятельства, знаешь ли, когда готов порадоваться чему угодно, даже жареным паукам.

Темнело. Бродил ветерок над краем оврага, тихо шуршал камыш, уютно потрескивал костер… Плясали на траве тени и отсветы огня, сплетались и расплетались, метались по земле, теснили друг друга, словно воины извечной битвы меж светом и мраком. Над пламенем бесстрашно порхала ночная бабочка, безмятежная и легкомысленная, исполненная трогательной веры в то, что свет — это всегда тепло, добро и благо…

…«Анориэль прислушался. В пещере во весь рост стояла тишина. Было темно. Где же Ледяная Дева? Вдруг в темноте вспыхнули свирепые красные глаза — злые и зеленые, с вертикальным зрачком…» Покусывая кончик пера, Гэдж остановился. Что-то с этими глазами было не так, но что именно, он не мог понять… Злые, красные, зеленые… Так красные или зеленые? Или один — красный, другой — зеленый? Ну, в общем, тоже неплохой вариант, так Ледяная Дева еще кошмарнее выглядит…

Он поднял голову. Гэндальф сидел по другую сторону костра, сгорбившись, опустив голову на грудь, закрыв глаза, с почти погасшей трубкой в зубах — Гэдж, пожалуй, не поручился бы, что он не спит. Вокруг все по-прежнему было тихо, спокойно и мирно, лениво зудели комары, потрескивали сырые ветви в огне, едва слышно шелестела трава, похрустывало что-то в недрах кустов, как будто кто-то неторопливо крался там, невидимый, аккуратно переставляя мощные когтистые лапы…

Гэдж замер. Ему сделалось как-то не по себе. Что-то лопнуло в нем, колкое и холодное, точно ледышка, каждый волосок на теле поднялся дыбом. Он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, исходящий из темноты — из непроглядного, зловещего мрака, разлитого в недрах кустарника.

Там, в зарослях на краю оврага, кто-то был… кто-то свирепый, страшный, голодный… хищный. Его присутствие ощущалось так явно и неумолимо, что Гэджа прошибло холодным потом.

— Гэндальф! — прошептал орк.

Волшебник не слышал. Он спал. И не хотел просыпаться.

Гэдж застыл, не смея вздохнуть. Человек на его месте ничего не почувствовал бы, но слух орка был куда острее и тоньше человеческого. Гэдж напряженно слушал — и слышал: и тихие шорохи потревоженной земли, и мягкую поступь упругих лап, и сдержанное дыхание хищника, почуявшего добычу. Едва заметно колыхнулась ветвь, и в переплетении сучьев ярко вспыхнули две светящиеся точки, отражающие красноватый свет костра, уставились на орка — холодные, бесстрастные и беспощадные, как сама смерть.

«Батька сказал, это волколак… добычу ищет…»

Рука Гэджа потянулась к кинжалу, висевшему на поясе. Один раз ему уже почти довелось пустить его в ход — там, в далеком Фангорне.

Он старался двигаться медленно и осторожно, потому что знал: соверши он сейчас малейшее резкое движение — и зверь прыгнет… Вот только на кого — на него или на спящего, ни о чем не подозревающего старика?

— Гэндальф! — отчаянно прохрипел Гэдж.

Волшебник вздрогнул во сне, трубка выпала из его рта и упала на колени. Он поднял голову и повел вокруг недоумевающим взглядом.

И, видимо, напряженное, побледневшее от испуга лицо Гэджа разом сказало ему всё.

Тот, кто прятался в кустах, замер. Затаился. Или приготовился к прыжку — лютая, кровожадная,