Шрифт:
Закладка:
Вот и сейчас мы поочередно меняемся с Катериной, проводя занятия. Касса наполняется, а в обеденный перерыв я даже успеваю сбегать оплатить штраф в администрацию, оставляя зал на Катерину и Нота. Бедный парень. Его то в булочную, то в зал таскают.
Единственное, что мне не понравилось — за мной следовала какая-то карета. Или это я уже мнительная стала какая-то?
Ага, только эта карета проследовала за мной вплоть до участка стражи…
Посещение участка городской стражи меня сильно озадачило. То есть как – на меня не заведено дело? То есть как – не надо платить штраф? Я даже им бумажку показала со штрафом, но они сказали, что нет такого больше, и я могу гулять дальше.
Нет, я понимаю — мне повезло, не виновата, и гуляй дальше, но все равно мне совесть не позволяет быть преступницей.
А тут полнейшее непонимание — мы вас и не собирались арестовывать, а штраф — какой штраф? Все хорошо, гуляйте дальше.
Ну, Эцик. Ну зачем? Я же все сама могу. Так нет же. Наверняка свою репутацию бережет. У-у, зла не хватает. Хотя что мне на него злиться? Это же нормально, что мужчина в отношениях помогает своей женщине. Ну, глупо возмущаться на того, кто просто хотел помочь. Тем более, он меня любит.
На лице дурацкая улыбка расцветает от этой мысли. Что ж мы, женщины, так раскисаем от таких слов? А потому что любовь расслабляет. Дает тебе понять, что ты кому-то нужна. В конце концов, это и мужчине полезно – быть сопричастным к жизни женщины.
Городская стража, естественно, ни слова не сказала, кто мой покровитель. Только лишь “некто” – мол, сама разберешься, кто.
Выхожу из здания стражи в полнейшей прострации. Направляюсь в зал. Нервно дергаюсь, когда вновь вижу ту черную карету. Так, мне это совсем не нравится.
Я пытаюсь уйти от нее по переулкам. Даже захожу в какой-то магазин женской одежды, надеясь, что тот, кто скрывается в карете, устанет ждать женщину, которая примеряет платья. Но нет. Ничего не останавливает слежку!
Даже когда я в упор смотрю на кучера, тот и вовсе делает вид, что рассматривает здания. Ладно.
Я направляюсь по улице в сторону зала. Как бы там Катерину не разорвало от наплыва клиенток.
Попеременно пытаюсь смешаться с толпой, уйти в переулок, но это играет со мной злую шутку. Я резко останавливаюсь, когда передо мной тормозит та самая карета.
Жаль, что не взяла ни одной адской белки с собой.
Дверца открывается.
Я только хочу отступить.
— Садитесь, — хрипло отзывается кучер. — С вами хотят поговорить.
— Хотите поговорить — это можно сделать в моем зале с девяти утра и до трех, — тут же нахожусь я. — Сегодня как раз еще есть время принять вас.
Разворачиваюсь и врезаюсь в двух громил. Нервно сглатываю.
— Госпожа Мендер, сядьте в карету, — повторяет кучер.
Увезут куда-то – и поминай как звали. И главное ж, сама сюда забрела.
Но и против громил не попрешь. Я сажусь в карету.
— Добрый день, госпожа Мендер, — раздается знакомый голос.
Надо же. Сам чинуша — Конрад Брин.
— И вам не хворать, — вежливо отвечаю.
— Что ж, не хотел вас напугать. Все же женщине вашего положения не стоит ходить в одиночку.
— Вы хотели поговорить?
— Да, — он мягко улыбается. — Видите ли, вчера произошло одно пренеприятнейшее для меня событие.
Я приподнимаю бровь, мол, продолжайте.
— У меня возникли кое-какие трудности с моим делом, — мягко говорит он и пристально смотрит на меня.
— Возникли трудности — обратитесь к целителям, — отвечаю ему.
— Я не по этому делу. Я хочу предложить вам помощь в вашем деле, — он вновь улыбается. — Вчерашнее недоразумение… Всего лишь мелочь, произошедшая однажды, но которая может произойти еще раз.
— Вы о чем?
На меня укоризненно смотрят. Ну, что поделать, если я в таких ситуациях превращаюсь в рыбку — ничего не вижу, ничего не слышу.
— Мне пришлось решить нашу общую проблему с городской стражей. У вас есть свое дело, я хочу заниматься своим. Поле интересов у нас совпадает, но вы более опытная в этом деле.
— Можно ближе к делу?
— Я хочу вас взять в долю, — он склоняется ко мне. — С вашим залом для похудения. Я нервно хлопаю ресницами. Это что, серьезно? Зато сразу ясно, кто открыл зал в центре. И еще яснее, кого я устранила как конкурента. А я-то думаю: куда бегают мои клиентки? И видите ли, устроила оплата в два раза дороже, и центр города – прям центровее некуда.
— В долю? — уточняю я.
— Да. Вы человек толковый, как мне кажется, — Конрад слегка выпрямляется и стучит по карете. — Трогай.
Карету начинает покачивать.
— Итак, — Конрад улыбается.
— Я не совсем понимаю вас. С документами у меня все в порядке. Штрафы оплачены, налоги будут исчисляться в соответствии с установленными нормами. Я — чиста.
— Так я и не предлагаю никакого теневого дела. Все по-честному. У меня есть здание — у вас есть знания. Что вам в том незлачном месте мучиться? Да и оплаченный штраф тоже платежом красен.
— Я вам верну деньги за штраф страже.
Конрад слегка улыбается.
— Ну, вы же понимаете, что мы оба хотим заработать на женщинах. У них есть слабости и есть желание их решить. Ваша идея гениальна, и вы знаете, как ее реализовать, но вам чего-то не хватает. Возможно даже, еще одного помещения.
— Меня мое вполне устраивает.
— Понимаю, но если расширить его?
— К чему вы клоните?
— Булочная.
Я фыркаю.
— “Булочная у Анварио” принадлежит моему жениху.
Думаю, что это хоть немного собьет спесь с Конрада, но нет.
— То есть невеста господина Анварио не знает, что он собирается ее продать?
Я нервно сглатываю.
— Не знаете. Не хочу лезть в вашу личную жизнь, но уже поступают предложения на покупку булочной.
— Предложение не свадьба, разговоры о продаже — не сама продажа, — продолжаю улыбаться, хоть внутри все нервно сжимается.
Эцик, что же происходит?
— Дожмут господина Анварио. Свадьба с вами, может, для него вообще последний шанс, — продолжает Конрад.
— Извините, но я вам просто не могу верить. Его я знаю, а с вами у нас не самое приятное знакомство было.
— Вы знаете, я хоть и люблю деньги, и в специфике своей работы мне приходится их зарабатывать, как получается, но я только за, когда предприниматель развивается в городе. Особенно мне нравятся новые идеи. Вам удалось привнести новизну в наши края. Я попробовал — а вы мое дело чуть не устранили. Так к чему нам ссориться, если мы делаем одно дело?