Мне становится чертовски не по себе от этой вымученной сардонической улыбки.

— Какие прогнозы, док? — бормочет она, глядя на меня с наигранной весёлостью.

Но попытка пошутить нисколько не разряжает тягостную атмосферу — слабая тень эмоций всё-таки пробивается сквозь броню моего показного равнодушия. Чувствую, как моё лицо против воли болезненно морщится, а руки начинают слегка подрагивать. Титаническим усилием соскребаю воедино жалкие остатки самообладания и жестом указываю на расстеленный на земле полиэтилен.

(примечание автора: други мои, если вы не очень хорошо переносите подробные описания хирургических вмешательств разного рода, дальнейшую сцену можно пропустить и пролистать до следующей пометки)

Без единого слова Торп и Галпин подводят моего первого живого пациента к месту проведения операции и помогают ей лечь на спину. Даже такое незначительное движение явно причиняет ей нестерпимую боль — тихий сдавленный стон срывается с плотно сомкнутых губ, но Барклай упрямо борется с кошмарным недугом. Машинально тянусь к её взмокшему лбу, чтобы проверить температуру — влажная тёмная кожа буквально обжигает мою ладонь.

Похоже, дело дрянь.

Медлить больше нельзя.

— Будет больно, — я зачем-то озвучиваю самую очевиднейшую информацию и усаживаюсь на колени рядом с лежащей Барклай.

— Знаю, док, — она коротко кивает, не сводя с меня странного пристального взгляда. — Помни, что я тебе сказала. Пообещай, что выполнишь.

— Прекрати! — Oh merda, это звучит слишком эмоционально, но у меня нет времени сетовать на собственную несдержанность. Жестом подзываю своих спутников и первой тянусь к пуговицам на красной клетчатой рубашке Бьянки, торопливо расстёгивая одну за одной. — Помогите её раздеть.

На улице по-прежнему очень холодно.

Резкие порывы ледяного ветра пробирают до костей — но перспектива слечь с простудой от переохлаждения сейчас волнует меня меньше всего на свете. Разрезав перочинным ножом правый рукав джинсовки, а потом и рубашки, я освобождаю Барклай от мешающей одежды, оставив её лишь в коротком спортивном топе.

Потом сбрасываю свою куртку, чтобы ничего не сковывало движения. Ощущаю мимолётное прикосновение тёплых пальцев Торпа к своему виску — он аккуратно заправляет мне за ухо выбившуюся из пучка прядь.

Сделав ещё один глубокий вдох словно перед прыжком в ледяную воду, я тянусь к перевязанной руке Бьянки и убираю насквозь пропитанную кровью тряпицу — и тут же понимаю, что ситуация хуже некуда.

Меньше чем за час её ладонь сильно опухла и приобрела нездоровый красновато-синий оттенок, как это бывает при гангрене.

Oh merda. Рваные края укуса и вовсе успели нагноиться вопреки всем известным мне канонам медицины. По всей видимости, коварный вирус, заставляющий мертвецов оживать и жаждать чужой плоти, абсолютно не подчиняется привычным законам.

— Будем резать вот тут, — я решительно тыкаю пальцем в её запястье, проговаривая план действий скорее для себя, нежели для остальных. Чтобы сконцентрироваться.

Лучезапястный сустав устроен довольно сложно и состоит сразу из четырёх костей — задача предстоит отнюдь не из лёгких.

Но Барклай отрицательно мотает головой и тянет мою руку гораздо выше, к плечевому суставу.

Oh merda, неужели она это всерьёз?

Жить без кисти в наше время будет невероятно тяжело, а без целой руки — и подавно.

— Чтоб уж наверняка, — Бьянка слабо улыбается уголками губ в ответ на мой растерянно-вопросительный взгляд.

— Ей как врачу лучше знать, — не слишком уверенно вставляет хренов герой.

Возможно, он и прав.

И хотя всё внутри меня отчаянно противится перспективе настолько сильно искалечить живого человека, время безжалостно играет против нас — и тратить драгоценные минуты на бесполезные споры абсолютно преступно.

Поэтому я молча подхватываю стоящую рядом непочатую бутылку водки и зубами откручиваю металлическую крышку. Выливаю добрую половину на крепкое плечо девушки, тщательно обрабатываю свои руки, а потом протягиваю ей изрядно опустевшую бутылку.

— Пей, — вопреки ожиданиям, мой голос звучит уверенно и непоколебимо.

Алкоголь разжижает кровь — и это явно не пойдёт Бьянке на пользу, но зато хоть немного поможет справиться с адской болью, когда я начну резать её наживую. Барклай тоже это понимает, поэтому забирает бутылку из моих рук и прикладывается к горлышку. Уже спустя пару-тройку больших глотков она закашливается от тридцатиградусной крепости,{?}[Американская водка менее крепкая, чем наша.] но с присущим ей упорством целиком опустошает содержимое бутылки. Пока она давится гадким пойлом, я мысленно соотношу число жизненно важных сосудов с количеством имеющихся зажимов — насколько мне известно из базового курса анатомии, самой крупной в руке является подмышечная артерия. Нужно пересечь в первую очередь именно её, иначе Бьянка умрёт от кровопотери за считанные минуты.

Когда пустая бутылка отлетает в сторону, у меня не остаётся ни единой причины медлить.

Делаю максимально глубокий вдох, безуспешно пытаясь унять дикий сердечный ритм, и крепко сжимаю в ладони холодную рукоять остро заточенного скальпеля.

Что ж. Пора.

Кудрявый миротворец вдруг наклоняется, подбирает прямо с земли толстую короткую ветку — и подносит её к плотно сомкнутым губам Барклай.

— Чтобы язык не прикусила… Я в кино такое видел, — немного смущённо поясняет он.

— Держите её, — командую я, когда Бьянка зажимает сучок между зубами.

Торп в два широких шага оказывается рядом, садится на корточки напротив меня и обеими руками перехватывает запястья своей бывшей, прижимая их к смоченному водкой полиэтилену.

Галпин усаживается ей на ноги и кладёт заметно дрожащие ладони на бёдра Барклай.

Она ловит мой сосредоточенный взгляд и коротко кивает головой в знак готовности.

Остро заточенный скальпель легко вспарывает мягкую кожу — и вместе с этим окружающую тишину, нарушаемую лишь свистом ветра, вспарывает оглушительно громкий крик Бьянки. Мы все невольно вздрагиваем от этого жуткого звука, а она дёргается всем телом в инстинктивных попытках отодвинуться от источника жуткой нечеловеческой боли. Но Ксавье и Тайлер держат крепко.

Я замираю от шока на крошечную долю секунды — но мгновенно беру себя в руки и усиливаю давление скальпеля. Тёмная кожа, залитая багряной кровью, расползается в стороны, а следом за ней — и желтоватая жировая прослойка.

Первый разрез приходится на наружную треть ключицы и продолжается через дельтовидно-грудную борозду{?}[Для наглядности прикрепляю ссылку на изображение: https://ppt-online.org/12929] до края подмышечной впадины. Когда острие скальпеля погружается глубже в мышечную ткань, истошные вопли Барклай срываются на фальцет — а секунду спустя она закатывает широко распахнутые глаза и безвольно обмякает.

Я невольно выдыхаю с облегчением.

Неизвестно, сколько продлится это бессознательное состояние, вызванное болевым шоком — но надо действовать максимально быстро, пока есть такая возможность. Кровь заливает всю поверхность разреза, стекает на прозрачный полиэтилен, пачкает мои джинсы… Oh