заметно улыбнулась Мэри.

— Да. Вы с ним знакомы?

— Мы здороваемся.

— Вам следовало бы узнать его покороче. Он хочет с вами поближе познакомиться. Вы ему нравитесь, он так и сказал. Нет-нет, мы вам косточки не перемывали. Просто в числе прочих я упомянул и ваше имя.

— Льстец, — произнесла она нейтральным тоном. Я так и не понял, к кому относилось это замечание — к Конраду или ко мне. — Так вы согласны со мной?

Очень странная у нас атмосфера.

— Да, если судить по нормальным меркам.

— По любым меркам, — с убежденностью сказала Мэри. — Недоверие, подозрительность, зависть... Нигде это не заметно в такой степени, как здесь. Уж я-то в этом разбираюсь. Родилась и воспитывалась в коммунистической стране. Вы понимаете?

— Да. Когда вы оттуда уехали?

— Всего два года назад.

— Каким образом?

— Не надо спрашивать, а то и другие желающие захотят воспользоваться этим способом.

— Ясно. Я не платный агент Кремля. Как хотите.

— Вы обиделись? — В ответ я покачал головой. — Недоверие, подозрительность, зависть, доктор Марлоу. Но здесь обстановка много хуже.

Тут царят ненависть и страх. Я их чувствую кожей. Если люди ненавидят и боятся друг друга, может произойти нечто ужасное. — Мысль была не нова, и я промолчал, поэтому Мэри продолжала:

— По-вашему, эти отравления... произошли случайно? Доктор Марлоу?

— Полагаете, что налицо чья-то злая воля? — спросил я, пытаясь внушить Мэри, будто мысль эта впервые пришла мне в голову.

— Именно так.

— И кто же преступник?

— Кто? — с искренним изумлением посмотрела на меня Мэри. — Откуда я знаю? Да кто угодно.

— В качестве обвинителя вы были бы находкой. Если не можете ответить кто, скажите, почему он это делает. Помолчав, Мэри отвернулась.

— Почему, я не знаю.

— Изучите факты и убедитесь, насколько смехотворна ваша гипотеза.

Отравились семь человек, не имеющих между собой ничего общего. Объясните мне причину, по которой стали жертвами режиссер, гример, ассистент кинооператора, штурман, боцман и два стюарда. Почему одни остались живы, а другие погибли? Почему двое получили отравления во время ужина в столовой, двое — съев пищу, оставленную на камбузе, а один, Герцог, мог получить пищевое отравление не то в столовой, не то на камбузе? Вы можете это объяснить, Мэри?

Девушка покачала головой, и соломенные волосы упали ей на глаза. Но она не стала их убирать, по-видимому не желая, чтобы я видел ее лицо.

— Сегодня мне стало ясно, — продолжал я, — клянусь своей пошатнувшейся репутацией или чем угодно, — эти отравления абсолютно случайны, никто из находившихся на борту судна не имел намерений отравить этих семерых. — Мысль была понятна: это не означает, что никто не несет ответственности за случившееся. — Если только на судне не появился маньяк. Однако, что бы мы ни говорили о крайнем эгоизме наших попутчиков, ни одного неуравновешенного среди них нет. Вернее, преступно неуравновешенного.

Во время этой тирады Мэри ни разу не посмотрела на меня. Я встал и, подойдя к креслу, в котором она сидела, пальцем приподнял ее подбородок.

Девушка выпрямилась, откинула назад волосы, и я увидел, что в ее карих глазах застыл страх. Я улыбнулся. Мэри улыбнулась в ответ, но глаза ее не смеялись. Повернувшись, я вышел из салона.

На встречу с Хэггерти я опоздал на целых десять минут и, поскольку тот недвусмысленно дал понять, насколько он пунктуален, был готов к любой реакции с его стороны. Однако выяснилось, что кок занят более насущными проблемами. Он очень громко и сердито с кем-то ругался. Вернее сказать, это был монолог. С багровым лицом, выпучив голубые глаза, кок распекал нашего заведующего реквизитом Сэнди, схватив его за лацканы. Поскольку Сэнди был вдвое меньше кока, он и не думал сопротивляться.

— Вы задушите этого человека, — вежливо проговорил я, похлопывая Хэггерти по плечу. Кок едва взглянул на меня, продолжая сдавливать горло бедняги. Все так же спокойно я продолжал:

— Здесь не военный корабль, я не старшина корабельной полиции и не вправе вам что-то приказывать. Однако на суде я выступлю в качестве свидетеля-эксперта, когда вас станут судить за нападение и побои, и мои показания будут иметь особый вес. Это может стоить всех ваших сбережений.

Хэггерти снова посмотрел на меня, но на этот раз взгляда не отвел.

Пересилив себя, он отпустил воротник несчастного Сэнди и, сверкая глазами, лишь тяжело дышал.

О Сэнди этого сказать было нельзя. Потирая горло и убедившись, что голосовые связки не повреждены, он обрушил на Хэггерти град непечатных ругательств,а потом воскликнул:

— Слышал? Понял, образина ты этакая? Тебя притянут к ответу. Судить будут за нападение и побои, корешок. Это тебе даром не пройдет...

— Заткнись, — вяло произнес я. — Я ничего не видел, а он тебя и пальцем не тронул. Скажи спасибо, что еще дышишь.

Я изучающе взглянул на Сэнди. Почти ничего не зная о нем, я даже не мог определить, нравится он мне или нет. Если у Сэнди и была фамилия, то ее никто не знал. Сэнди утверждал, будто он шотландец, хотя говорил с заметным ливерпульским акцентом. Низкорослый, со сморщенным смуглым лицом и лысиной, окаймленной седыми волосами, спадающими на тощие плечи, он напоминал гнома.

Живые, как у ласки, глаза увеличены стеклами очков без оправы. Во время частых возлияний он заявлял, будто не знает не только дня, но даже года своего рождения.

Лишь сейчас я заметил на палубе стопку из нескольких банок сардин и банку побольше — мясных консервов.

— Ага! — произнес я. — Еще один ночной тать пойман с поличным!

— Что вы имеете в виду? — подозрительно спросил Хэггерти.

— У нашего приятеля недурной аппетит, — заметил я.

— Я не для себя, — пропищал Сэнди. — Клянусь. Понимаете...

— За борт надо этого недомерка выбросить. Вора этого. Стоит отвернуться, он тут как тут. А кому отвечать, а, скажи ты мне? Кому перед капитаном отчитываться? Кому платить из своего кармана за пропажу? Что же мне, камбуз запирать? — кипятился Хэггерти. — Подумать только, — произнес он с горечью, — я-то всегда доверял ближнему. Свернуть этому гаду шею, и все дела.

Я спросил:

— Где он был и что делал, когда вы вошли?

— Лез вон в тот большой холодильник, вот что он делал. Я его с поличным поймал.

Я открыл дверцу холодильника. Ассортимент продуктов был довольно однообразен: масло, сыр, консервированное молоко, ветчина и мясные консервы.

И только.

— Подойди-ка сюда, — сказал я Сэнди. — Хочу осмотреть твою одежду.

— Ты хочешь обыскать меня? — возмутился Сэнди, поняв, что физическая расправа ему больше не грозит. — А кто ты такой? Легавый? Или сыскарь?

— Я всего лишь врач. Врач, который желает выяснить, почему сегодня вечером