Шрифт:
Закладка:
Я стоял, напрягшись так, что от кончиков рук и ног ко мне потек холод. Я чувствовал, что от меня исходит сила. На несколько мгновений во мне что-то плотно и тесно сжалось, что-то светлое и прохладное; на миг мне почудилось, что у меня какой-то кристалл в сердце, и я знал, что это мое «я». Холод поднялся до самой груди.
Когда я очнулся от этого ужасного напряжения, я почувствовал, что что-то будет. Я смертельно устал, но я был готов увидеть, как Ева войдет в мою комнату, пылающая, восхищенная.
Тут ударил, приближаясь по длинной улице, конский топот, простучал близко и твердо, вдруг оборвался. Я бросился к окну. Внизу слезал с лошади Демиан. Я сбежал вниз.
– Что стряслось, Демиан? Надеюсь, у твоей матери все благополучно?
Он не слушал моих слов. Он был очень бледен, и пот стекал у него со лба по щекам. Он привязал свою разгоряченную лошадь к ограде сада, взял меня под руку и пошел со мной вниз по улице.
– Ты уже что-то знаешь?
Я ничего не знал.
Демиан сжал мою руку и повернул ко мне лицо, с каким-то темным, сострадающим, странным взглядом.
– Да, мой мальчик, теперь начнется. Ты ведь знал о трениях с Россией…
– Что? Неужели война? Я никогда в это не верил.
Он говорил тихо, хотя поблизости не было ни души.
– Она еще не объявлена. Но война будет. Можешь не сомневаться. Я тебе этим не докучал, но с того раза я уже трижды видел новые знаки. Ни конца света, ни землетрясения, ни революции не будет, стало быть. Будет война. Увидишь, какой будет взрыв! Люди будут в восторге, уже сейчас каждый рад ударить. Такой дрянной стала наша жизнь… Но увидишь, Синклер, это только начало. Война будет, возможно, большая, очень большая война. Но и это только начало. Начинается что-то новое, и для тех, кто цепляется за старое, это новое будет ужасно. Ты что будешь делать?
Я был ошеломлен, все это звучало для меня еще дико и неправдоподобно.
– Не знаю… а ты?
Он пожал плечами.
– Как только объявят мобилизацию, я пойду. Я лейтенант.
– Ты? Об этом я ничего не знал.
– Да, это была одна из моих попыток приспособиться. Ты знаешь, я не люблю выделяться внешне и всегда, чересчур даже, старался быть корректным. Через неделю, наверно, я буду уже на фронте…
– Боже мой…
– Не надо, мой мальчик, смотреть на это сентиментально. Мне ведь не очень-то приятно командовать стрельбой по живым людям, но это будет несущественно. Каждого из нас закрутит великое колесо. Тебя тоже. Тебя наверняка призовут.
– А что будет с твоей матерью, Демиан?
Только теперь я вспомнил о том, что было четверть часа назад. Как изменился мир? Я напрягал все силы, чтобы вызвать милый образ, а судьба вдруг по-новому уставилась на меня грозной, ужасной маской.
– С моей матерью? Ах, о ней нам нечего беспокоиться. Она в большей безопасности, чем кто-либо на свете сегодня… Ты так сильно любишь ее?
– Ты знал это, Демиан?
Он засмеялся звонко и совсем облегченно.
– Ребенок! Конечно, знал. Никто еще не называл мою мать «госпожа Ева», не любя ее. Кстати, как это было? Ты звал ее сегодня или меня, так ведь?
– Да, я звал… Я звал госпожу Еву.
– Она это почувствовала. Она вдруг послала меня к тебе. Я как раз рассказывал ей новости о России.
Повернув назад, мы еще немного поговорили, затем он отвязал лошадь и сел в седло.
Лишь наверху, у себя в комнате, я почувствовал, как я изнурен – и сообщением Демиана, и, еще больше, предшествующим напряжением. Но госпожа Ева меня услышала! Я достиг ее сердца своими мыслями. Она пришла бы сама… если бы не… Как странно все это было и как, в сущности, прекрасно! Теперь разразится война, теперь начнется то, о чем мы столько раз говорили. И так много об этом Демиан знал наперед. Как странно, что мировой поток пробегает уже не где-то мимо нас, что теперь он вдруг проходит через наши сердца, что нас зовут приключения и дикие судьбы и что сейчас или вскоре настанет тот миг, когда мы понадобимся миру, когда мир начнет изменяться. Удивительно только, что такое одинокое дело, как «судьба», я должен проделать вместе со столькими людьми, сообща со всем миром. Ну и хорошо!
Я был готов. Вечером, когда я шел через город, везде все бурлило от великого волнения. Везде слышалось слово «война»!
Я пришел в дом госпожи Евы, мы ужинали в садовом домике. Я был единственным гостем. Никто не упомянул о войне ни единым словом. Только позднее, уже перед самым моим уходом, госпожа Ева сказала:
– Дорогой Синклер, вы меня сегодня позвали. Вы знаете, почему я не пришла сама. Но не забывайте: теперь вам известно, как можно позвать, и, когда вам понадобится кто-то, кто носит печать, позовите снова!
Она поднялась и пошла впереди меня через сумрак сада. Величаво и царственно шествовала эта таинственная женщина между молчащими деревьями, и над ее головой, маленькие и хрупкие, светились звезды.
Я подхожу к концу. События разворачивались быстро. Вскоре началась война, и Демиан, поразительно незнакомый в серебристо-серой шинели, уехал. Я проводил его мать назад домой. Вскоре я простился с ней, она поцеловала меня в губы и на миг прижала к груди, и ее большие глаза прожгли мои вплотную и твердо.
И все люди словно бы побратались. Они имели в виду отечество и честь. Но все они один миг смотрели в открывшееся лицо судьбы. Молодые люди приходили из казарм, садились в поезда, и на многих лицах я видел печать – не нашу, – прекрасную и полную достоинств печать, означавшую любовь и смерть. Меня тоже обнимали люди, которых я прежде никогда не видел, и я понимал это и с радостью отвечал тем же. Поступали они так в порыве, а не по велению судьбы, но порыв этот был священный, он возникал оттого, что все они изведали этот короткий, будоражащий взгляд в глаза судьбы.
Уже почти наступила зима, когда я попал на фронт.
Сначала я, несмотря на новые ощущения от перестрелки, был разочарован всем. Раньше я много
