Лич в глубине мавзолея больше не смеялся.

И тут юный сэр Конрад вер Семманус сделал один очень храбрый и очень глупый поступок. Подхватив меч, высвобожденный из разорванного в клочья мертвяка, он с воинственным кличем ринулся прямиком во тьму за порогом склепа.

— Конрад!...

— Конрад!..

Некромант и отец Виллем крикнули одновременно и всё равно опоздали. Рыцарь с грохотом скатился по ступеням; Фесс, монах и его послушники дружно бросились следом.

Из глубины склепа вновь раздался истошный визг девы Этии.

…Некроманту, существу холодному и равнодушному, зачастую — в теории — требуются человеческие жертвоприношения. Живые отмычки, открывающие те или иные заклятия; Кэр достаточно читал об этом в Ордосе, у наставника дуотта Даэнура это был любимый конёк. Правда, сам Фесс отличался непозволительной разборчивостью, предпочитая людям чёрных кошек, что тоже, конечно, нехорошо, но всё-таки не так.

Самым правильным было бы дать Конраду схватиться с личем и… подождать исхода. После этого колдуну пришлось бы испытать на себе все заготовленные для него гостинцы, и…

Внизу что-то с грохотом рухнуло, словно рыцарь в полном вооружении. Кто-то вновь взвизгнул, гортанно выкрикнул, и Фесс, опередив всех, ворвался в нижний покой, нацеливаясь глефой в застывший у дальней стены силуэт.

Приторченный за спиной посох послушно полыхнул глазами и даже — готов был поклясться некромант — нетерпеливо защёлкал челюстью.

Зелёный свет озарил подземелье: высокий тощий силуэт лича, расчерченный багровыми линиями пол и связанная дева Этиа в самом центре магической фигуры.

Неупокоенных не было. Зато имелся сэр Конрад, рухнувший на каменный пол, ладонь разжалась, меч выпал.

Лич не смеялся.

Да, такие колдуны платят за кажущиеся бессмертие и неуязвимость утратой многих возможностей, но и того, что остаётся, хватает с лихвой.

Сухая, словно у скелета, многосуставчатая рука вытянулась, нависла над девой Этией; выросший из руки костяной серп с острием, словно у копья, устремился вниз, ударил; посох некроманта изверг поток зелёного пламени, оно ринулось наперерез, словно змея на добычу, обвиваясь вокруг конечности лича.

Боль вцепилась множеством когтей, пошла драть, люто и бешено, так, что помутилось в глазах; зелёное пламя словно тянуло собственную кровь из некроманта, кровь и костный мозг.

Отец Виллем, надо отдать ему должное, не растерялся. Двое послушников подхватили упавшего рыцаря, ещё один встал плечо к плечу с Фессом, сам же монах, вскинул палицу, ринулся прямо на лича.

Костяные серпы конвульсивно дёрнулись, словно колдун пытался вырваться, распались чёрным пеплом; лич отскочил к дальней стене мавзолея, зашипел, засвистел, обе костяные конечности ударили в каменный пол, взломали его, ушли под; миг спустя длинные пальцы пробились сквозь плиту, ухватив связанную Этию за горло, сдавили. Брызнула кровь.

Отец Виллем успел вперёд всех. Без замаха коротко ткнул булавой-шестопёром, дробя ожившие кости; вторая лапа колдуна вынырнула из мрамора, словно из-под воды, вцепилась монаху в щиколотку, рванула. Тот молча упал, отмахиваясь шестопёром, и тут в бой ринулись трое его послушников.

Они что-то выкрикивали, не то молитву, не то общее заклятье-инкантацию; толчок силы отбросил колдуна к дальней стене, но костяные пальцы на горле девы Этии не разжались.

Боль терзала некроманта по-прежнему, но дело было сделано — колдун оказался там, где должен, и занят другими.

Тогда, в лесу у караульни он, Фесс, пытался остановить мёртвого, оживившего самого себя чародея, привычным оружием. Уже потом, многократно прокручивая в голове тот бой, вспоминая учение и в Ордосе, и в дома, в Долине Магов, Кэр Лаэда понял свою ошибку.

Махать глефой хорошо, но именно к таким соперникам и был готов этот лич. Фесс кое-как, превозмогая обжигающую боль (на это он совершенно не рассчитывал!) наклонился, и текущее из глаз черепа зелёное пламя коснулось фитилей, тщательно укрытых среди обломков камня. Огненные змейки молниями метнулись к стенам, угасая в трещинах.

Миг, и другой, и третий ничего не происходило. Ну, если не считать судорожных попыток отца Виллема освободиться, да внезапно рухнувшего послушника — то ли споткнулся, то ли ещё что.

Лич внезапно убрал руки. Точнее, он их просто сбросил, словно ящерица хвост. Вытянутый череп с жидкой чёрной бородой вскинулся, глазницы взглянули прямо в душу некроманту и сейчас в них не горели огни.

Нет, это были нормальные, человеческие глаза, и Фесс даже запомнил их цвет — карие.

Стены тяжело охнули, магические заряды сработали, лича опрокинуло, вбило в пол, однако тело его уже плавилось, словно лёд на солнце. Кости и всё остальное чернело, оседало, растекалось, впитываясь в камень.

Догорел последний фитиль.

Зелёный огонь рванулся из-под каменных плит, чёрная жижа яростно зашипела, прямо в воздухе на миг проявился силуэт лича, которому не дали ускользнуть; колдун завизжал, заверещал, падая обратно — человеческая гортань не в силах издать подобные звуки — и там, где схватились, где сошлись огонь с тьмой, появилось сияющее, пламенеющее зеркало портала.

Отвалившиеся руки колдуна, оказывается, способны тащить добычу; они рывком свалились в провал, увлекая за собой бесчувственную деву Этию.

Второй из послушников инстинктивно попытался ухватиться за неё и не удержался. Рухнул в портал, и оцепенел, застыл, повиснув в полыхающей пустоте. Овал запульсировал яростным лиловым светом, однако не исчез и не закрылся. В склепе сильно запахло грозой, но дева Этиа осталась тут, по эту сторону портала.

Некромант с трудом поднялся. Череп уже не извергал пламя — он подрагивал, ёрзая на острие посоха, точно ему не терпелось с него соскочить.

Последний из оставшихся послушников кинулся поднимать отца Виллема.

— Не стоит, — прохрипел тот, отталкивая юношу. — Эй! Сударь некромаг! Что это было?.. и что это перед нами?..

Фесс осторожно приблизился к полыхающему порталу, вгляделся в замершего послушника — тот висел над страшной пропастью, словно время для него остановилось. Он застыл вполоборота, глаза расширены от небывалого ужаса; а там, внизу, под ним…

— Город… — выдохнул отец Виллем. — Peccatum urbe… Город греха…

Да, там далеко-далеко виднелись ало-лиловые пирамиды и зиккураты, расчерченные математически правильными квадратами улицы или, по крайней мере, то, что очень напоминало улицы. Далеко-далеко вздымались исполинские горы — одинокие пики-терриконы.

Позади застонал и заворочался рыцарь Конрад. Дева Этиа лежала без чувств.

Некромант, отец Виллем и последний из послушников молча,