затяжек, взял в руки «Журнал для мужчин» и принялся рассматривать фотографии под рубрикой «Любовные игры японцев». Занятие поглотило его настолько, что он с сожалением закрыл журнал, когда вернувшийся Матковскис произнес, скрывая растерянность:

— Ничего нигде. Никаких дырков.

— Пойдем вместе,— встал с кресла Алпатов и, обратившись к Аррибе, потребовал:

— Ключи от соседней комнаты!

— Это не моя комната, я не держу от нее ключей.

— Кто там живет?

— Одна дама.

— Ассистентка?

— Она жила раньше, давно. Когда работала у меня. Теперь комната принадлежит моей компаньонке... Ее нет, она уехала к родителям за город.

— Обойдемся без ключей,— произнес Слепокуров. Подойдя к запертой двери, он профессионально потрогал ручку, пару раз с силой потянул створку на себя, а потом двумя ударами плеча выбил ее. Зажгли свет. В дальнем углу комнаты увидели высокую стремянку. Осмотрели ковер. У стены, примыкающей к кабинету, обнаружили четыре вмятины в ворсе. Поставили на эти вмятины стремянку. Верхняя ее часть уперлась в маленький след на ткани, которой была задрапирована стена, это значило, что сюда часто приставляли стремянку. Разрезали драпировку. И увидели искусно замаскированную дыру с вмурованным в нее фотообъективом.

Матковскис за шиворот приволок хирурга:

— Это чья работа? Кто тебе платил?

— Мне никто не платил. Но Кэтти рассказывала, что один господин, который говорил по-английски с немецким акцентом, он приехал из Европы... и хотел привезти на операцию жену...

— Как его зовут?

— Зовут его... зовут, если не ошибаюсь, сеньор Берг, он журналист... хотел посмотреть, как выглядят носы до операции и после того, как за них берусь я. Но я категорически не разрешил Кэтти фотографировать... Я первый раз вижу эти приспособления. Я давно начал подозревать, что моя помощница не столь надежна и преданна, как старалась изобразить. Потому-то я и расстался с нею. Что вам от меня надо?

— Когда последний раз видели Берга?

— Месяца три, а может быть, четыре назад.

— Он в городе?

— Не могу утверждать.

— Где его можно разыскать?

— Если он журналист, то скорее всего в клубе печати.

— А где ваша помощница?

— Мы с ней нехорошо расстались, поэтому я не могу вам сказать.

— Есть у нее родители? Муж? Близкие?

— Она человек замкнутый, и единственное, что я знаю, это то, что она рассталась с мужем года три назад.

Арриба отвечал на вопросы, а сам, внимательно вглядываясь в лица незваных гостей, старался как можно лучше запомнить их. Он пытался представить, что случится завтра, нет, не завтра, а уже сегодня ночью, как только он известит двоюродного брата и ближайшего друга полицейского бригадира Френсиса Риберу об этом ночном визите... Как будет поднята на ноги вся полиция государства, перекрыты дороги... Хирург представил свою завтрашнюю или послезавтрашнюю встречу с теми же господами. Первым делом он подойдет к каждому из них, они будут сидеть или нет, лучше стоять перед ним на коленях с завязанными за спиной руками, а он подойдет сперва к этому, главному... о, он хорошо помнит его одутловатое лицо, его толстую поблекшую кожу, на которой так долго не желал смыкаться рубец у основания носа... он подойдет к нему и плюнет ему в лицо, а потом ударит со всего размаха ботинком... надо будет надеть ботинки на хорошей подошве... по лицу. А потом подойдет ко второму, с высокой, грубой, незнакомой челюстью... ему, без сомнения, тоже сделали пластическую операцию, но кто-то другой, не такой искусный хирург, как Висенте Арриба... след операции заметен за милю... И тоже ударит и тоже плюнет. А главные силы побережет для того, кто ударил его два раза. «Боже, что я с ним сделаю! Он не знает, что я с ним сделаю! Лишь бы не ушли далеко. Френсис постарается».

Об одном только не догадывался хирург. О том, что ровно десять минут назад на квартире полицейского бригадира раздался телефонный звонок и неизвестный известил о налете на дом Висенте Аррибы... что в следующую минуту был поднят по тревоге дежурный отряд ближнего к дому Аррибы участка, а сам Висенте, едва успев на ходу надеть мундир и взять запасную обойму, сел в «ягуар» с мигалкой на крыше и помчался на предельной скорости в тот же участок.

Бригадир знал, что у входа в дом хирурга оставлен один из бандитов. Его надо было бесшумно убрать.

Два пьяных человека с расстегнутыми воротниками и сползшими набок галстуками шли в обнимку нетвердым шагом по улице Карретас, приближаясь к дому Аррибы. Метрах в пятнадцати от Завалкова, не спускавшего с них глаз, они остановились и долго и беспомощно пробовали зажечь спичку, чтобы прикурить. Один из них с досадой выбросил поломавшуюся спичку, поднес к уху опустевший коробок, потряс им и выбросил тоже. Обвел взглядом улицу. Заметил Завалкова и, держась за ограду, начал приближаться к нему, что-то бормоча под нос.

«Нужен ты мне, падла»,— зло подумал тот и, повернувшись к пьянице спиной, сделал несколько шагов. Его окликнули:

— Пердонеме усте... ага эль фабор... фосфорос4...

Завалков беспомощно развел руками, давая понять, что не может оказать услуги. И в тот же момент получил чудовищной силы удар ногой в пах, согнулся, не успев крикнуть или выстрелить... На него набросились, заткнули рот кляпом, оттащили к бесшумно подъехавшей машине без огней, надели наручники, втолкнули в кабину, и машина так же бесшумно удалилась. Тем временем шесть детективов, держа на изготовку пистолеты, поднимались с профессиональной сноровкой — тихо и быстро — в кабинет доктора Аррибы, а отделение полицейских блокировало дом.

— Что будем сделать с хирургом? — спросил Матковскис, испытавший садистское удовольствие от сознания, что его боятся, что от одного легкого движения его пальца зависит чужая жизнь. Он привык убивать, он умел это делать и сейчас ждал одного только знака Алпатова, чтобы отправить к праотцам этого врача.

— Он нам больше не пригодится?

— Кому вообще может пригодиться эта падаль? Пора кончать и уходить,— бросил Слепокуров.

— Ну тогда давай его в...— Алпатов поднялся, сделал шаг к двери, чтобы не видеть того, что сейчас произойдет. Матковскис поднял пистолет.

Звон разбитого стекла заставил его вздрогнуть.

Раздалась команда:

— Оружие на пол! Руки вверх!

ЭПИЛОГ

Подмосковье. Декабрь. Спокойный лунный вечер. За окном неподвижные, будто написанные маслом березы, припорошённые снегом. Тропинка, спускающаяся к обледенелому пруду. На дворе мороз, напоминающий о себе жалобным