сейчас. Он все еще не мог отойти от потери денег и того стыда, с какой он испытывал, когда с ними расставался. Память об унижении, что пережил он недавно, его особенно терзала, хоть два стакана вина ее чуть и притупили.

— Отчего же ждать до следующего раза, — громко сказала Элеонора Августа. — Лакей, подай котлеты господину Эшбахту.

Все посмотрели в их сторону, а граф спросила с улыбкой:

— Вам понравились котлеты, кавалер?

— Он забыл их взять, папенька, — объяснила Элеонора Августа.

— Так следите за гостем, Элеонора, — сказала граф. — Надо, чтобы он все попробовал. Повара у нас лучшие в округе, только у Епископа Маленского не хуже, да и то вряд ли.

— Да, папенька.

— Да-да, дорогая моя, приглядывайте за ним, кавалер пережил тяжкий разговор, — сказал граф, посмеиваясь, — лицо его было таковым, что я боялся, что за железо он возьмется. Жирному бюргеру было бы несдобровать, не отведи я нашего гостя от него.

— Да, папенька, пригляжу, — обещала девушка.

— Неужто по моему лицу было видно, что желаю я разрубить голову этого мерзавца? — спросил Волков.

— Да от ваших глаз можно было свечи разжигать, — ответил граф и все за столом рассмеялись.

После, когда обед был законен, граф и его старший сын встали, Волкова проводить, и Элеонора Августа была при них. А у дверей уже граф, как радушный хозяин, спросил:

— Понравился ли вам обед, кавалер?

— То был лучший обед, что был у меня в этом году, — ответил Волков.

— Вот и прекрасно, — обрадовался младший граф фон Мален, Волков вспоминал, что, кажется, звали его Теодор Иоганн, — раз так, то приглашаем вас к нам в Мален на день святых Петра и Павла двадцать девятого числа. То дни, в которые наш епископ читает проповедь сам, а также в городе будут празднования. Коммуны и гильдии будут ходить по городу, а вечером буду плясать на Главной площади. Приезжайте к нам в Мален.

Хоть и было это приглашение крайне лестное, но Волкову было не до празднеств. Он все еще трясся от мысли, что какой-то подлец из кантона отобрал у него кучу денег, и было то не без участия старшего графа.

— Если изыщу возможность, то обязательно буду, — уклончиво ответил он.

— Нет-нет, так не пойдет, — сказал граф отец. — Вы уж обещайте, вот и Элеонора Августа вас о том просит.

— Обещайте, кавалер, — подтвердила его дочь.

— Обещаю быть в Малене к празднику святых Петра и Павла, — согласился Волков. Ну, а как он мог отказаться?

— Отлично, мы отведем вам хорошие покои, — сказал молодой граф.

На том они и распрощались.

Максимилиана и Сыча тоже отменно накормили и напоили. Они возвращались в Эшбахт немного навеселе, чем Волкова только раздражали.

Глава 35

Вернулись они ближе к вечеру. И все: и Брунхильда, и Бертье, и слуги сразу заметили, что кавалер в дурном расположении духа. Бертье пришел похвастаться волком, что он добыл, уж тот был велик. Но Волков только глянул на него самого хмуро, а зверя смотреть не пошел. Бертье ушел к себе, хотя думал поужинать у кавалера. А он, сидя за столом со стаканом вина в руке, думал только об одном, только о потере денег и унижении, что причинил ему советник Вальдсдорф. И вино ему не помогало, как подумает он о том, что деньги надо графу вернуть, как вспомнит, как улыбался победно советник, так захлестывала его злоба, волнами шла, голод и сон отгоняя.

Даже Брунхильда, и та его успокоить не могла. Так он и просидел чуть не до ночи, пока голова не начала болеть. Раньше, до стычки в Хоккенхайме, почти никогда не болела. А тут уже не в первый раз. То ли старость так приходила, то ли от ран все, то ли вино дурное.

В общем, встал он и пошел спать под теплый бок красавицы.

* * *

А утром встал, на дворе солнце, петухи орут, а он так же сумрачен, как и вчера. Брунхильда молчит, по дому суетится, к нему не лезет. Обняла один раз и все. Поумнела, кажется.

А он все про деньги думает. А что тут думать, делать нечего, нужно графу деньги отдавать, семьдесят пять монет. Глянул в кошель, а серебра и полстолька нет у него. Полез в сундук, стал золото считать.

Посчитал и охнул. Из Хоккенхайма выезжал после Инквизиции, так больше четырехсот золотых было у него. То не деньги, то деньжищи были, а сейчас пересчитал — так едва триста шестьдесят осталось. Таяли деньги на глазах. Графу семьдесят пять талеров вернуть — вот и еще четыре золотых. А для расходов еще хоть немного серебра и себе нужно. Так что четырьмя не обойтись.

Позвал монаха к себе. Положил пред ним на стол пять золотых, три гульдена, два флорина и сказал:

— Езжай в Мален, найди менял или банкиров, поменяй золото на серебро. Оттуда поедешь в усадьбу графа, отдашь ему семьдесят пять талеров. То долг мой. Остальное мне привезешь, кстати, ты походи по менялам, сразу не меняй, поищи лучшую цену.

— Да, господин. А как мне найти имение графа?

— Максимилиана с собой возьми. Он там был вчера, — отвечал Волков. — Да, и скажи ему, чтобы при оружии был, деньги все-таки, будете возить.

— Так он всегда при оружии, — отвечал монах.

— Пусть доброе оружие берет.

— Хорошо, — сказал брат Ипполит и ушел.

Когда монах удалился, Волков позвал Сыча и сказал ему:

— Собирайся, дельце есть. Еды возьми, на день уедем.

— Дельце? — без азарта интересовался Сыч.

Не очень ему, конечно, хотелось куда-то ехать, хорошо ему лежалось, но дело есть дело. Пошел седлать коней да просить у Брунхильды еды.

Волков тоже собрался. Когда уже выезжали, приехал Брюнхвальд, пригласил смотреть его дом, который только что закончили строить, жена Брюнхвальда кланялась и звала их с Брунхильдой в гости на пирог, а заодно посмотреть, как поставили чаны в сыроварне. Но кавалер был вынужден отказаться. Сказал, что едет на юг поместья и будет к ночи. Ротмистр тогда спросил, не нужна ли его помощь, на что Волков ответил, что возможно понадобятся люди для прибыльного дельца, но попозже. На том и разъехались.

* * *

Да, поместье его было велико, к реке, к заброшенной деревне, приехали они уже за полдень. Причем всю дорогу он, усмехаясь, издевался над Сычем, не говоря ему, зачем они едут.

— Экселенц, все, приехали, говорите — зачем тащились в такую даль? — произнес Фриц Ламме, как только они добрались до лачуг.

— Посмотреть, только посмотреть, — отвечал кавалер,