Шрифт:
Закладка:
Змея зашипела: «Переживеш-шь». А Идо снова поднял голову к куполу и заставил себя думать о прагматичном: будут ли там звезды?
* * *
Софа стояла прямо на балконе ― длинная, мягкая, обитая синей тканью с серебряной вышивкой. Полулежа на ней, стараясь дышать как можно глубже, Вальин рассматривал закат над тропическим лесом и думал о том, что Жу ему нравится. Такой дикий… такой не похожий на все прежнее. Сейчас ему было ясно, почему именно здесь вспыхнуло противостояние увядающему королю, почему оно достигло таких масштабов, почему все иллюзии собственных подданных, скорее всего, останутся иллюзиями. Он почти не сомневался: не Эльтудинн ― так появился бы кто-то еще.
Кипящая Долина и ее странный черный народ действительно были… другими. Наверное, всегда.
Он даже не искал для поездки, задуманной в отчаянной тоске, поводов. Арнсту он сказал прямо: что желает, воспользовавшись затишьем в конфликте, наконец увидеть таинственные места, прежде неотделимые от Общего Берега. Понять, кто там живет, что думает теперь, спустя несколько приливов Разлада. Разве не пора взглянуть на противников вне поля боя? Не пора и им дать увидеть себя, ведь, если подумать… жители темных графств, никто из них, кроме воинов, скорее всего, понятия не имели, каков вообще преемник Интана Иллигиса. И разве это ― безликий, абстрактно беспощадный враг ― не делает мирное сосуществование еще сложнее? Валь-ин хотел увидеть жителей Жу, хоть раз улыбнуться им и найти в толпе хоть одну ответную улыбку. Даже одна, казалось, станет надеждой. Не все поддержали его, многие побоялись ехать ― особенно после того как Эльтудинн сам настоял на визите, пообещал пиры, интересные беседы и великолепные покои. Чем больше он писал об этом, тем сильнее люди Вальина ждали расправы по дороге, ждали чуть ли не того, что угодят в темницу или сразу на плаху. Вальин их понимал, но здесь использовал одно из немногих преимуществ королевского бремени ― приказал. Все почти обошлось. Судя по последним дням, светлые немного расслабились. Он же и вовсе чувствовал себя… почти дома. А главное, почти здоровым, хотя не притрагивался к голубому флакону довольно давно.
Вальин вгляделся в розовые, лиловые, золотые всполохи на небе. Они вовсе не напоминали лестницу Лувы, скорее несколько небрежно наброшенных друг на друга лоскутов. Красивые. Из таких теперь шила себе платья Сафира. Сумасшедшая, думать о которой не хотелось, и Вальин заставил себя перестать. Сафира осталась в прошлом. Она сама выбрала его, не потому ли почти каждого темноволосого мужчину, встреченного на улицах, звала «Остериго!» и кидалась целовать? Один раз так случилось даже с Арнстом. С тех пор он боялся ее как огня. Славный Арнст… жаль, вряд ли сейчас он любовался закатом, скорее близко знакомился с очередной местной женщиной. Впрочем, его дело. Вальин как никогда прежде был преисполнен к советнику, давно переставшему быть «временным», благодарностью. Арнст многое вытерпел в непростом путешествии от Ганнаса до Жу.
Еще когда они двое, несколько самых храбрых баронов, группа послов и небольшой гвардейский отряд выезжали, на море началась буря. Медики настаивали: нужно переждать, но затянуться она ― молодая, беспокойная, знаменующая фиирт ― могла надолго. И Вальин решил иначе: просто попытаться добраться быстрее. В надежде на снадобье с кровью, в надежде, что в любом случае, как Эльтудинн и обещал, в Кипящей Долине болеть будет легче. Он выехал, несмотря на тревожные симптомы: ломоту в костях, утреннюю кровь в горле, разгорающуюся на висках крапиву. Он пожалел уже на второй день пути: буря его догнала. Нашла, хотя делегация и пробиралась к Темным землям лесами, далеко от моря. А снадобье кончилось быстрее, чем он надеялся.
Он плохо помнил, как впервые едва не упал с лошади, как остаток дня еще ехал верхом, несмотря на попытки Арнста усадить его в карету, ― зато не мог забыть, как, проведя рукой по губам, увидел на пальцах алые следы. Он плохо помнил, что ответил, когда капитан гвардии спросил, как он себя чувствует, ― зато не забыл, как велел нетвердо: «Что бы ни случилось, не сворачивайте». Он плохо помнил, как поссорился из-за этого с Арнстом, но явственно слышал, как в ответ на отчаянное «Да почему, зачем вы тащитесь к нему так упорно?» ответил: «Там я почувствую себя живее, чем…» Это была правда: с Эльтудинном он чувствовал себя живым, хотя не мог объяснить этого даже себе. Но здесь словно треснули все его кости, и он потерял сознание, успев лишь ощутить соленую морскую горечь на губах.
Он надеялся, что не бредил ничем лишним, ― впрочем, ехал он в основном один. Иногда с ним сидели медик, пажи или кто-то из самых пожилых послов, но редко. Во-первых, погода выдалась удивительно хорошая: Лува щедро бросала вниз золотые лучи; дул приятнейший для всех здоровых людей бриз. А во‐вторых, Вальин догадывался, чего боятся спутники. Никому не хотелось объясняться, если…
Если. Даже медик не хотел случайно оказаться рядом с трупом короля.
От страха, что он просто не доедет, бросало в жар, а лошадиные копыта будто цокали прямо в висках. Вальин метался, ворочался, хватал губами воздух, сколько мог… Арнст или медик, если были рядом, поили его какой-то кисло-сладкой дрянью, так отличной от отваров Бьердэ и мало помогавшей. Медик сосредоточенно молчал; Арнст ободрял, а иногда просил: «Вернемся». На первое Вальин старался улыбаться, на второе качал головой. К третьему дню хвори он заметил за окном непривычную, смазывающуюся в кашу тропическую зелень, а лицо Арнста перестал узнавать среди других. Одновременно усилился запах моря ― правда, другой, мешающийся с запахом серы, меда и земли. Его несли горячие ветры. Они были добрее холодных, но и их хватило, чтобы Вальин, поднеся в очередной раз дрожащие руки к лицу, увидел, что они в крови и гное уже все. Так не было давно, с детства. Он смог только застонать, крепко зажмуриться, сжаться на тесном ложе ― и забыться, радуясь, что никто сейчас не видит его.
Однажды ночью они остановились на привал в укромной долине, и там случилось то, что преследовало Вальина до сих пор горьким печальным мороком.
