он ухитрился спрятать (словно это имело значение!), и тут же закроет ее.

И его план удался.

Уплатив по счету, он, пока багаж грузили в пролетку, произнес несколько подобающих слов, как то: «Красивые у вас места… все было очень хорошо, благодаря вам и миссис Беттс… надеюсь, когда-нибудь снова приехать».

Последовали ответные слова: «Рад, что вам у нас понравилось, сэр, мы старались… приятно слышать такое… и погодка нас побаловала».

Затем: «Поднимусь-ка на минутку наверх – погляжу, не забыл ли чего. Нет, нет, не беспокойтесь, я сейчас вернусь».

Как можно бесшумнее он подкрался к двери и открыл ее.

О, утраченные иллюзии! Он чуть не расхохотался. Оперевшись… нет, все-таки сидело на краю кровати… что бы вы думали… чучело! Ну да, старое чучело с огорода, закинутое в пустую комнату… Точно. Но в то же мгновение веселье покинуло его. Разве бывают у чучел костлявые ноги? И разве умеют они сидеть развалившись? И разве носят они на шее железный ошейник и цепь? Разве умеют они вставать и направляться – пусть неуверенной походкой – к двери, болтая головой и вытянув руки по швам? Да еще при этом трястись?

Дверь захлопнулась, Томпсон бросился к лестнице, покатился по ней вниз и потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел стоящего над собой Беттса с бутылкой бренди в руке и с укоризненным выражением лица.

– Как вы могли, сэр, как вы только могли? Нехорошо относиться так к людям, которые изо всех сил старались вам угодить.

Слова-то Томпсон слышал, но, что он на них ответил, понятия не имеет. Мистер Беттс и более того миссис Беттс с трудом согласились принять его извинения и заверения в том, что он никогда никому ничего не расскажет, дабы репутация гостиницы не пострадала бы. И все же они были приняты. Так как поезд уже ушел, Томпсон решил переночевать в городе. Перед его отъездом Беттсы рассказали ему то малое, что было им известно.

– Говорят, он был здешним хозяином в былые времена и поругался с горцами из-за земли. И кончил он тем, как говорят, что повесили его на цепях на виселице, что прежде стояла на месте того камня. И рыбаки избегали этого места, потому что видели они ее с моря, и рыба от них уходила – так они считали. Мы слышали, что раньше дом наш принадлежал ему. И прежние хозяева сказали нам: «Держите эту дверь запертой и кровать оттуда не выносите, а то может беда приключиться». И больше туда никто не заходил с тех пор; как он там оказался и что он делает, мы не знаем. Вы – первый, кто его увидел. Сам я туда не захожу, да и не хочу. А когда мы разместили слуг в конюшнях, никто про него больше ничего и не слыхал. И я вас очень прошу, сэр, держите рот на замке, а то болтать о нас станут.

Ну, и что-то в этом роде.

Обещание свое мистер Томпсон держал много лет. Мне же повезло вот каким образом: когда мистер Томпсон приехал в гости к моему отцу, я проводил его в предназначенную для него комнату, и он, не разрешив мне самому открыть дверь, быстро распахнул ее, стал внимательно оглядывать помещение, освещая все углы свечой. Потом опомнился и сказал:

– Простите. Это может показаться глупым, но я это делаю по привычке, которой имеются свои причины.

А через несколько дней я узнал и о причинах, а теперь о них знаете и вы.

На спортивных площадках после наступления темноты

Час стоял поздний, а ночь была светлой. Остановившись неподалеку от Овечьего Брода, я размышлял об этой тишине, нарушаемой лишь звуком воды в запруде. Как вдруг громкий дрожащий крик совы заставил меня аж подпрыгнуть на месте. Терпеть не могу, когда меня пугают, но к совам я отношусь благожелательно. Эта явно находилась поблизости, и я посмотрел вверх. Там, развалившись, она и сидела на ветке, примерно в двенадцати футах надо мной. Ткнув в ее сторону палкой, я произнес:

– Так это ты кричала?

– Убери ее, – ответила сова. – Я, конечно, понимаю, что это не совсем палка, но не нравится она мне. Да, разумеется, я; а кто еще, как ты думаешь?

Сами понимаете, каковым было мое изумление. И я опустил палку.

– Ну и что? – вопросила сова. – Ежели ты решил прогуляться в ночь Иванова дня, так чего же ты ждал?

– Прошу прощения, – извинился я, – я совсем забыл. Знаешь, мне очень повезло, что я встретился сегодня с тобой. Надеюсь, ты располагаешь временем поболтать?

– Не знаю, – огрызнулась сова, – стоит ли этим заниматься в такую ночь. Правда, я уже поужинала, и если ты меня не станешь долго задерживать… ай!

И она вдруг стала громко орать, сильно хлопая крыльями, потом наклонилась и крепко вцепилась в сук, продолжая издавать пронзительный визг. Ее, несомненно, кто-то тянул назад. Внезапно сову отпустили, и она чуть не упала, затем, взъерошив перья, резко обернулась и злобно ударила клювом во что-то, чего мне не было видно.

– Ах, прости, пожалуйста, – произнес с раскаянием тоненький звонкий голосок. – Я была уверена, что его легко выдернуть. Надеюсь, тебе не было больно.

– Ничего себе, не больно! – рассердилась сова. – Мне было очень больно, и тебе это прекрасно известно, ты, юная язычница. Перо не так-то легко выдернуть… если бы я только добралась до тебя! Неудивительно, что ты вывела меня из себя. Нельзя и двух минуток посидеть спокойно, чтобы кто-нибудь не подкрался… ладно, хоть на сей раз тебе это удалось… Немедленно отправляюсь в Главное Управление и… – Тут она обнаружила, что ругается с пустым воздухом. – Так, и куда ты теперь понеслась? Кошмар какой-то – вот что это такое!

– О боже! – воскликнул я. – Тебя не в первый раз так обижают. А ты не могла бы объяснить поконкретнее, что произошло?

– Могла бы, только мне придется объяснять до конца следующей недели, – заявила сова, продолжая оборачиваться. – Подумать только, подобраться и вырвать перо! Мне было очень больно, очень. И зачем? – хотела бы я знать. Отвечай! Какова тому причина?

В ответ я лишь тихо пробормотал:

В темноте кричит сова,

И больному крик тот злобный

Предвещает холм надгробный[30].

Я не думал, что она обратит внимание на мои слова. Но сова резко спросила:

– Что такое? Можешь не повторять. Я все слышала. И я скажу тебе, что за этим скрывается, а ты запомни мои слова. – И, нагнувшись, она зашептала, ворочая своей