Фридрихсен. Большой пай должен получить издатель «Вечернего Дракона».

Ланцелот. Зачем?

Фридрихсен. Чтобы он не печатал ностальгических статей о том, как хорошо жилось при драконе. Чтобы не требовал в каждом номере пересмотра дела бывшего бургомистра и его помощника. Чтобы он не намекал на вас, Ланцелот, как на некомпетентного управленца…

Ланцелот. Ав суд за клевету на него подать можно?

Фридрихсен. У него все прикрыто гладкими словами. Законный суд подтвердит его правоту. Незаконный — тоже, только в другом смысле. Так что придется договариваться.

Ланцелот. А может, и черт с ним? У нас демократия. Пусть он пишет что хочет, а мы будем делать то, что должны. Изгонят меня — ну и прелестно. Пойду поищу еще какого-нибудь дракона. На худой конец — злодея или разбойника. Их хотя бы можно убить.

Фридрихсен. У нас демократия, пока вы — ее гарант. Вы отдаете себе отчет в том, сколько продержится эта самая демократия без вас лично?

Ланцелот. Ненавижу слово «отчет». Кто там еще в этом вашем списке?

Фридрихсен. Бывший начальник городской тюрьмы.

Ланцелот. Это который лично пытал моих друзей?

Фридрихсен. Он много знает.

Ланцелот. Что именно?

Фридрихсен. Ну например… Помните вашего покойного друга, шляпника? Который дал вам шапку-невидимку?

Ланцелот (мрачнеет). Да, помню. Очень жаль. Погиб трагически. В смысле — нелепо.

Фридрихсен. Да, вот именно. По официальной версии — попал под лошадь. По неофициальной — попал под лошадь в нетрезвом виде.

Ланцелот. Да просто спился. После тюрьмы он не просыхал. Говорят, с ним там обошлись очень скверно.

Фридрихсен. Не только. Он боялся разоблачения. Его шапки-невидимки были разработаны для тайной полиции господина дракона. Очень помогало незримо присутствовать при всяких разговорчиках и выявлять смутьянов. Благодаря этому остроумному изобретению тюремные подвалы всегда были полны, а у начальника тюрьмы хватало работы.

Ланцелот (вертя в пальцах рюмку). Я догадывался. Очень уж специфическое устройство.

Фридрихсен. Вот именно.

Ланцелот. Но он же дал мне шапку-невидимку и помог победить дракона. Разве это не искупает его прошлое?

Фридрихсен. Для нас с вами — искупает. А для обывателей такая информация — конец героического мифа. Герой оказался подлецом, всю жизнь работавшим на охранку. И не он один. Господин начальник тюрьмы может многое рассказать и о других героях сопротивления. Например, о…

Ланцелот (перебивая, повышая голос). Кому рассказать?

Фридрихсен. Допустим, специальному корреспонденту «Вечернего Дракона».

Ланцелот. А что случится, если он это расскажет, а «Дракон» опубликует?

Фридрихсен. Это разрушает официальную версию нашей новейшей истории и подорвет основы легитимности нашего режима.

Ланцелот. Так сколько же мы должны заплатить господину тюремщику за сохранность официальной версии нашей новейшей истории?

Фридрихсен. Гораздо меньше, чем мукомолам.

Ланцелот. Я все время слышу об этих чертовых мукомолах. Что с ними такое?

Фридрихсен. Крупнейшая в городе банда. Бьют пестами, а могут и в жернова провернуть.

Ланцелот. Почему же дракон их не истребил, как цыган?

Фридрихсен. Они платили ему дань, а цыгане отказались.

Ланцелот. А теперь они требуют дани от нас?

Фридрихсен. Да.

Ланцелот. Потому что мы не можем их сжечь или свести с ума ядовитым дымом, как это делал дракон?

Фридрихсен. Именно.

Ланцелот. А если собрать горожан, чтобы они разобрались с этими мерзавцами?

Фридрихсен. Вы же знаете, какие у нас горожане. Кроме того, муку эти мерзавцы все-таки тоже мелют. Граждане не захотят остаться без булочек.

Ланцелот. Пожалуй, я сам наведаюсь к этим ублюдкам и объясню им, как надо себя вести.

Фридрихсен. Вы не в форме.

Молчание. Оно продолжается секунду, вторую, третью.

Простите, я не должен был этого говорить… но кто-то должен был это сказать.

Ланцелот (равнодушным, слегка развязным тоном). Да, я слегка неважно себя чувствую. Старые раны, то-се. Ладно, проехали. Кто еще претендует на драконьи вымороки?

Фридрихсен (развязывает тесемки папки, достает листок бумаги). Вот полный список.

Ланцелот (берет бумажку, просматривает, внезапно взгляд его останавливается). А что тут делает господин Вексельбонд? Это вообще кто?

Фридрихсен. Иностранец. Оказывал бескорыстную гуманитарную помощь во время кризиса, связанного с арестом бургомистра и расстройством дел. Поставлял в наш город сахар и масло.

Ланцелот. Не помню никакого Вексельбонда. Но допустим, раз уж мы столько всего уже допустили. Почему мы должны платить за бескорыстную гуманитарную помощь собственностью?

Фридрихсен. Чтобы он поменьше распространялся о том, как ее распределяли. В частности, о некоторых ваших распоряжениях.

Ланцелот. Каких же?

Фридрихсен. В свое время вы подписали распоряжение об экстренном изъятии всех запасов сахара и масла, в том числе из больниц и детских учреждений, и создании единого продовольственного центра.

Ланцелот. Помню. Подписывал. Потому что во всех больницах и детских учреждениях внезапно завелись крысы. Как мне объясняли специалисты, раньше крысы боялись дракона и сидели тихо, а как дракона не стало — обнаглели. И съедали они почему-то сначала масло и сахар.

Фридрихсен. Я сам убежден, что в тот момент это была разумная мера. Но господин Вексельбонд утверждает, что единый продовольственный центр стал центром коррупции и злоупотреблений народной нуждой. В частности, он говорит, что продовольственный центр обслуживал в первую очередь ратушу и администрацию Ланцелота.

Ланцелот. Скорее всего, так оно и было. И что? Много я съел народного масла?

Фридрихсен. Он также утверждает, что ему мешали вести филантропическую деятельность по снабжению населения продовольствием.

Ланцелот (хлопает себя по лбу). А-а-а! Ну как же, как же! Это же тот Вексельбонд, который открыл по всему городу обменные пункты? Масло и сахар в обмен на серебро, золото и произведения искусства?

Фридрихсен. Он самый.

Ланцелот. Если эта мразь еще хоть один раз появится в нашем городе… (Остывает.) Этому человеку мы не дадим ничего. Кому угодно — только не ему.

Фридрихсен. Правильно ли я понимаю, что по остальным кандидатурам возражений нет?

Ланцелот (устало). Если вы уберете от меня эти чертовы документы — нет. Иначе я увижу еще какого-нибудь мерзавца, с которым нам нельзя ссориться, потому что он что-то знает или может сделать. И тогда я все-таки возьму меч и копье и вспомню, что я профессиональный герой. В форме я или не в форме, но прежде, чем уйти из этого прекрасного города, я его основательно почищу.

Фридрихсен. Тогда лучше сразу выпустить из тюрьмы бывшего бургомистра. Он наведет порядок железной рукой.

Ланцелот. Знаю. Поэтому я сдал оружие в музей. Хватит об этом. Делайте то, что считаете нужным. Я подпишу все бумаги. Только оставьте меня в покое хотя бы сейчас. (Сминает листок бумаги в комок и кладет его сверху на пустую рюмку, как шарик мороженого.)

Фридрихсен. Подпишите документ, и вы меня долго не увидите.

Ланцелот. Почему же, заходите, буду рад. Вы мне