…К вечеру над школой пошел дождь. Не ситничком, не в крапинку – обрушился сплошным потоком, заливая не то что огонь, а даже искры, тараканами попрятавшиеся в расщелинах головешек. А заодно смывая и последние земные следы погибших ребятишек.

Милиционеры, кутаясь в плащ-накидки, старались до темноты опоясать бело-красной строительной лентой место трагедии – утром искать саперам и следователям неразорвавшиеся боеприпасы и улики. Любопытных не было, вокруг школы бродили лишь черные седые тени, оставшиеся от обезумевших людей. Но даже среди этих раскачивающихся в такт своему горю теней выделялась фигурка мальчика, осторожно приближающегося к школе. Идущий следом отец раз за разом останавливал сына за плечи, но мальчика это только убеждало в наличии надежной защиты, и он делал новые шаги к зловещему распластавшемуся чудищу с пустыми глазницами.

– Не надо, Азаматик. Пойдем домой, родной, – просил отец.

Врачи говорили, психологи предупреждали, сам понимал, что нельзя мальчику даже косвенными признаками напоминать о потрясении, после которого он перестал говорить. Завтра его отправят в клинику в Москву, но сегодня весь вечер Азамат вырывался на улицу, тянул в сторону школы.

– Стойте, стойте. Туда нельзя, – остановил их промокший постовой, вышедший из-под дерева. На нем, продолжая напоминать о бывшем празднике-трагедии, болтался сдувшийся красный шарик.

– Сын там был. Тянет весь вечер что-то показать, – развел руками перед охранником отец: понимаю, что нельзя. Но ради сына он теперь готов сделать все.

Охранник, оглядев мальчика и представив, сколько на его судьбу выпало жизней, вздохнул, погладил его по голове. Посмотрел по сторонам, убеждаясь в отсутствии начальства, первым шагнул в пахнувшую мокрой золой и тротилом школу:

– Только со мной. И осторожнее. Куда он хочет?

Мальчик, со страхом оглядывая плачущие черными подтеками стены, показал сначала на столовую, а там – на огромный котел с некогда красной, а теперь почерневшей от огня и дыма надписью на круглом лбу: «1-е блюдо».

– Ты там прятался? Внутри? – понял отец.

Мальчик закивал головой, но пальчиком продолжал тыкать на крышку, заваленную бревнами. Отец с милиционером отбросили их, с усилием приподняли крышку и тут же торопливо отбросили ее в сторону: внутри котла лежал окровавленный спецназовец, и с первого взгляда было не понять, живой он или мертвый…

…Маленький старый врач, почему-то работающий на «скорой помощи», а не воспитателем в детском саду, сидел у постели больной до тех пор, пока та не забылась пусть и в тревожном, но сне. Кивнул замершей рядом женщине, позавчера вызывавшей их бригаду для себя и прикованного наручниками к батарее внука: пусть поспит. Осторожно собрал свой «тревожный чемоданчик». Огляделся вокруг, словно недосчитавшись присутствующих, поинтересовался шепотом:

– А где ваш Аника-воин?

Ему кивнули на детскую комнату.

Глебка, чтобы быть выше, стоял на порожке балкона, в одной руке сжимая санитарную машинку, а второй протягивая в сторону далекой звезды шоколадную конфету:

– Это тебе, папа. Возьми. Я ее только немного надкусил. Только хвостик. Но она ведь все равно долетит до тебя, да? Возьми. И хотя меня спас чужой дядя, ты все равно вернись обратно!

Комбатанты

1

– На колени!

– Головы не поднимать!

– Снять мешки!

– Головы не поднимать, я сказал!

Автоматные очереди лучше овчарок навели порядок в сбившемся стаде пленников. Да и зря они торопятся увидеть перед собой свежевырытую могилу. В их положении именно темнота и неизвестность оставляли еще хоть какую-то надежду на спасение. А так…

А так за спины заложников становлюсь я – бестелесное исчадие ада, демон, вселенское зло, которое может появиться в любое мгновение в любом обличье. Они должны бояться даже простого ожидания моих безмолвных команд. Моего настроения. Моих желаний. Мне не то что нравится их мучить, но растоптать, сломить, растереть в прах – как десерт к утренней кружке чая, который к тому же еще не выпил.

Поднимаю руку. Мои головорезы берут пленников за волосы. У кого они короткие, удобно цепляться за глазницы.

А вот теперь отмашка!

Головы несчастных синхронно вздергиваются вверх. Хотели видеть мир после пленения? Радуйтесь ему: на краю могилы бойцы сдирают шкуру с тушки барана. А можно и с любого из вас… Две девчушки безмолвно валятся в обморок. Мало. Рассчитывал на большее количество.

– Смотреть!

– Не опускать головы!

– Глаз не отводить, я сказал!

Моя автоматная очередь над головами уже как удар пастушьим хлыстом: хозяин стада – я! И только сейчас приступаю к главному действу.

– Разделиться на пары!

Светловолосая худенькая девчушка тянется мизинчиком с ободранным маникюром к стоящему рядом парню в камуфляже. Зря так сделала, милая. Ох, зря! Когда-то, давным-давно, подобным образом тянулся и я до одной девушки, выцарапывая у скамейки расстояние до нее. Но, видать, слишком длинной оказалась та скамья… Так что напоминать об этом мне не стоило. А вот вашу лебединую верность испытать на излом интересно.

Пинаю влюбленных ногой в спины – взять их!

Остальных мимо осыпающейся, втягивающей в свою глубину могилы ведут к бензовозу, усаживают на солнцепеке вдоль борта. Мелочей в моих действиях нет, здесь ничто не случайно: при малейшей попытке освобождения пленных одного зажигательного патрона по бензобаку окажется достаточно, чтобы поднять всех в небо одним клубом огня и дыма. Я ведь никогда не обманываю пленников: сказал, что спасение в темноте, так и цеплялись бы за мешки на головах, лелея надежду на недоразумение, которое вот-вот кончится.

Сам иду за капонир, на ходу надевая маску-чулок и снимая орденские планки с еще советскими наградами. Были времена… Усаживаюсь за приготовленный столик, с наслаждением впиваюсь в красный полумесяц арбузного ломтя. К стекающим по маске каплям устремились осы, и приходится отмахиваться от них кинжалом. Подошедшей парочке охрана бьет по ногам, приучая стоять перед старшим на коленях. Бросаю им под нос обглоданный полумесяц, натравливая на пленников и ос.

– Короче, так, – вытаскиваю черно-белые четки.

Психология: бесцветные мало привлекают внимания, а вот к черно-белым горошинам у приговоренных к смерти притяжение магическое. Мой перебор ими как гадание на ромашке: расстреляю – не расстреляю – в могилу спихну – к Аллаху пошлю. А как хотели? Бросали блондинки и нас…

– С каждой пары в живых оставляем одного. Ты, – протыкаю кинжалом взгляд парня и демонстративно выставляю черный кругляш, – бежишь в сторону леса. Ты, – полоснул как бритвой по взгляду девушки, заодно пролистывая, как книжную страницу без картинок, белую горошину, – стреляешь в него. Попадешь – останешься жить, – задерживаю белую масть, чтобы глотнула воздуха. Как же знаком завиток