умываюсь, легко завтракаю и — прямо — в ущелье Бахчута, к Рузан… Рузан идет с кувшином на плече, на открытой поверхности кувшина сверкает солнце… Я, осторожно, чтоб ее не напугать, выхожу из-за дерева:

— Доброе утро. Рузан.

— Ой, это ты? А ты знаешь, о чем я подумала в этот момент, Мгерик? Я подумала о том, что, если с утра встречу тебя, день будет счастливым.

Всегда, как только видит меня, сразу взгляд светлеет… Я снимаю кувшин с ее плеча, ставлю в тени. под деревом, потом глажу ее мягкие волосы. Рузан смотрит на меня большими черными глазами, которые притягивают, как магнит. Плечи Рузан нежные, талия тонкая, как тростинка, которая может сломаться от лёгкого ветерка. Она даже не притворяется, будто стесняется, не хочет, чтоб я её поцеловал, будто, она такая строгая. И мне больше всего нравится ее откровенность. Действительно, зачем притворяться, если любишь, то любишь, не думая, отчаянно и без остатка…

Вот какая моя Рузан…

— Я, наверное, сойду с ума, — шепчет она, слегка растерявшись, — словно, разум мой помутнел… Понимаешь, я даже часа не могу прожить без тебя.

— И очень хорошо, что не можешь, — смеюсь я. — Было бы ужасным, если б мы смогли жить друг без друга.

— Значит, и ты тоже не можешь без меня?

— Ах, ты мой дурачок. ну, конечно, не могу… Но скажи… С Маратом тебе тоже было хорошо, скажем, ну, как, вот, со мной?..

Рузан сильно прижимается ко мне телом.

— Ну, зачем портить такое чудесное воскресное утро? Не нужно об этом, Мгерик, прошу тебя. Ты ведь знаешь, что я его давно стерла из свой памяти.

— А из сердца? — улыбаюсь я.

— А в сердце он никогда и не был. Ты его занял полностью, не оставляя там для других даже уголка, чтобы приютиться… Ну, поцелуй меня снова, я должна уйти.

Я крепко зажимаю Рузан в своих объятиях, хмелея от касания ее тела, снова и снова целую ее приоткрытые губы, глаза. шею…

— Руза-а-а-ан!!! — Бабушка зовет.

— Видишь?.. — прислушиваясь, говорит Рузан озабоченно и поправляет прическу. — Ну, я пойду, Мгерик.

Я ставлю кувшин под струю, он быстро наполняется.

— Иди, — говорю ей, еще раз прижимая ее к своей груди.

Оставшись один, сажусь в тени деревьев, чувствуя во всем теле сладостную и приятную усталость. Господи, неужели возможно не любить тот день, у которого такое восхитительное утро? Неужели можно не признаться, что сегодня счастливый день…

Сегодня последний выпускной экзамен. А завтра…

— С завтрашнего дня мы не школьники, а полноправные граждане с аттестатом зрелости, — говорит Завен. — Что хочешь, делай, ни учителей, ни урока и учебников, ни звонка, ни родительского собрания…

Маис, словно впервые слышит об этом, быстро крестится, ну, вроде — слава Богу, освободились, наконец… Все смеются, а Грета говорит с грустью:

— Эх, глупые, вы сейчас смеетесь, наступит время, вы будете плакать, вспоминая друг друга…

Ты была права, Грета, тысячу раз права, дорогая, но в те далекие годы откуда ты могла знать об этой жестокой правде?

К сожалению, пришло то время, о котором говорила ты, стоя в нашем классе, сияющем в ярких лучах солнца. Сердце прерывисто бьется, дрожит от тоски, трепещет, когда вспоминаю всех вас. Твой ясный, звонкий смех и сейчас стоит в моих ушах, Сатик. Тебя тоже вспоминаю, Агнесса, и тебя, дорогой Гаво, и тебя, Маис. Куда забросила вас жизнь, где вы теперь? Где ты, Гамлет, и ты, Жора, и вы, Абел, Максим, Эдик?.. А тебя, Людик, я так и не забыл. Неужели возможно когда-либо забыть Шурика, Джульетту, Розу, Евгению, Альберта, других?.. Сколько впоследствии я встретил людей, но таких, как вы, не было, дорогие мои… Как быстро пролетела жизнь, и как рано снег лёг на наши черные волосы…

…Тогда, после слов Греты, мы все беззаботно рассмеялись, а Максим, маленький Максим из соседнего села Газанчи, радостно сказал:

— Нет еще!.. Кому плакать-то? Никто мне не нужен, кроме Агнессы, конечно. Как получу аттестат, сразу женимся. Я не прав, Агнесса?

В ответ Агнесса прыскает, одновременно, краснея до ушей.

— Очень ты мне нужен…

Коридор снова взрывается смехом. Ынкер Маро открывает дверь экзаменационной комнаты и говорит:

— Кто еще не сдал?

Среди не сдавших экзамен семь человек, и в их числе, я и Рузан. Я уверенным шагом захожу в класс, вытягиваю экзаменацинный билет, сажусь за первую парту. Рузан тоже входит, подходит к столу, на мгновение сомневается, словно боится взять экзаменационный билет.

— Рузанна, бери билет, — говорит ынкер Шекян, широко улыбаясь Рузан, мол, не бойся, помогу, однако. Рузан на улыбку не отвечает, кидает на меня беглый взгляд, безразлично берет один из билетов и садится за соседнюю парту.

Я быстро пробегаю взглядом по вопросам. Легкие вопросы, я могу сразу и ответить, без подготовки.

Ынкер Маро — ассистент, она подходит ко мне, улыбаясь, и шёпотом говорит:

— Как ты?

— Ничего.

— Смотри, прошу тебя. Если медаль не получишь, я тебе устрою…

Ынкер Маро отходит. Я смотрю в сторону Рузан вопросительно. Она, словно, (а, может, так и есть), чувствуя на себе мой взгляд, искоса смотрит на меня.

— Как идут дела?

Молча кивает головой, мол, все в порядке. Браво, Рузан! Мне так хочется сказать ей что-нибудь приятное.

— Рузан…

— Что?..

— Я люблю тебя.

Рузан испуганно кусает губы, в ее глазах и ужас, и нескрываемая радость.

— Ты что, с ума сошел? — тихонько, улыбаясь, говорит она.

— Да. Ты не знала?

Рузан кивает головой, значит, знала.

И я чувствую себя так легко и счастливо, будто, получил последнюю «пятерку».

— Восканян Мгер.

Лениво поднимаюсь и иду к доске. Начинаю отвечать на вопросы. Никто не перебивает. Рассказываю, одновременно, исподлобья, иногда, поглядывая на Рузан. Она улыбается, довольна, даже глаза сверкают. Когда заканчиваю, директор школы ынкер Арамаис, обычно жадный на похвалу, говорит:

— Молодец, не подвел нас.

— Действительно, браво, — говорит представитель районного отдела по образованию, человек плотного телосложения, высокого роста. Ынкер Маро стоит у окна, счастливым взглядом смотрит то на директора школы, то на человека из районного отдела, то на ынкер Шекяна. Ынкер Шекян тоже доволен.

Мы с Рузан решили в этом году остаться в колхозе, приобрести производственный стаж, а на следующий год потупить в институт. Не только мы, многие так решили. Однако, все получилось иначе.

Однажды, это было осенью, я пришел домой и увидел, что моя мама плачет. Вначале я, даже, испугался, думая, что с Егине что-то случилось.

— Что случилось, мама?

Из соседней комнаты выходит дядя Арутюн, молча подходит к окну, начинает курить. Ничего не могу понять, и от этого тревога во