Шрифт:
Закладка:
А еще через какое-то время Лёня передает мне небольшую сумму денег, на которые в ГУМе я купила четыре тарелочки с сюжетным рисунком в коричневых тонах. Вот они-то сохраняются у меня до сегодняшнего дня – память о наших первых счастливых днях, которые я помню памятью зрения, слуха, обоняния. Я умею вспомнить те запахи, те ощущения, тот неповторимый наш воздух.
Глава 3
Ссоры в годы «притирки»
В годы «притирки», когда мы с Лёней наконец-то стали жить вместе, между нами с какой-то пугающей частотой стали вдруг возникать конфликты, ссоры. И не то удивительно, что ссорились, – редкая семья обходится без ссор, а то удивительно, что они возникали уж как-то совсем на ровном месте и как бы помимо нашей воли.
– Нюська, что с нами происходит? Почему мы ссоримся?
– Не знаю, – еще не отойдя от очередного выяснения отношений, мрачно отвечаю я. – Как правило, ты провоцируешь ссоры, я ненавижу ссориться.
Легкий шок на Лёнином лице и тут же быстрое, но неохотное понимание моей правоты.
Только что у нас в гостях был наш товарищ, при котором мы здорово поцапались. Досталось от меня и нашему товарищу. А поссорились из-за того, что я забыла от него передать Лёне привет. Каждый раз, когда он звонил и не заставал Лёню дома, он передавал ему приветы, а при встрече всегда спрашивал: «Нина передавала тебе привет?» Пять раз я передала, а про шестой забыла. И – ссора!
Дурдом. Кафка!
Лёня быстро отходит от ссоры, а я, ужаленная его несправедливостью, некоторое время все еще буду держать на него обиду. Такие вот мы, Рыбы, нежные, – к нам надо подходить тонко, ажурно.
– Ну хватит. Нюсенька, прекрати обижаться. Ты же знаешь, какую нежность я к тебе испытываю. Ну, посмотри на меня, на своего влюбленного муску (мужа).
Я поднимаю глаза и вижу его сплющенное лицо, сильно сжатое между ладонями. Это меня смешит, и я разрешаю себе улыбнуться. Венчает наше примирение мое ласковое «засранец». Пользуясь моментом, прошу:
– Но за это ты со мной сыграешь в «скрэбл». – Эта игра ему за долгое время порядком надоела, но, пусть нехотя, он все-таки идет мне навстречу. У него на лице будни, у меня – радость и азарт.
* * *
Были ссоры и покруче. Однажды, доведенная до истерики, выкрикнула Лёне в лицо, что не люблю его, за что в ту же секунду получила от него пощечину, которую я быстро вернула ему назад. Мои выкрики: «Не люблю! Не люблю!» – заглушила еще одна пощечина…
Я сидела у стены и плакала, а Лёня с рыданиями обцеловывал меня с ног до головы, повторяя: «Прости, прости, скажи, что ты меня любишь, я безумно тебя люблю, – все от этого, прости…»
Больше подобных эксцессов не было на протяжении всей нашей жизни, но это лето я проходила в черных очках, а Лёня – с угрызениями совести.
И все-таки в этих ссорах был положительный момент. Они помогали нам лучше узнать друг друга, воспитывали наши взаимоотношения.
* * *
Она внушала страх, от нее исходили неприятные живые импульсы. И когда я на себе это ощущала, поворачиваясь к ней лицом, меня охватывал ужас…
Африканская голова-маска висела над нашей с Лёней кроватью. Она жила, дышала, смотрела на тебя, – видела…
С тех пор как нам ее подарили наши друзья Горбуновы, Татьяна с Володей, приехавшие из Сенегала, где они какое-то время работали, я вдруг стала ощущать в квартире смутное беспокойство, дискомфорт. Еще не понимая, в чем дело, делюсь своими ощущениями с Лёней.
– Нюсенька, да все нормально, только сними ты эту безобразную маску со стены – выброси!
Решили выбросить немедленно. Встав ногами на кровать и протянув к ней руку, я почувствовала страх: она мне угрожала. Со словами «Леська, мне страшно» быстро про себя произнесла молитву, отяжелевшей от ужаса рукой сорвала ее со стены. Подбежав к окну, постаралась забросить ее подальше… Она валялась на тротуаре, все еще страшная, без одного рога. Как ни странно, в доме задышалось легче.
У наших друзей в квартире висела похожая маска, но она, очевидно, была с добрыми намерениями, не влезала в человеческие взаимоотношения, – поэтому гостит у них до сих пор.
* * *
Отыграв спектакль «Мастер и Маргарита», я пригласила в гости Веру, молодую женщину, которая каждый раз для этого спектакля приводила дога «играть» сцену с Понтием Пилатом.
Мы – дома. Говорим о театре, о коллегах. Где-то к концу посиделок она просит меня встать у окна на фоне штор, во что-то всматривается, потом заявляет, что кто-то наводит на нас с Лёней порчу и этот кто-то мне знаком. Вера уходит, а меня вдруг потянуло проверить входную дверь снаружи. Открываю ее, внимательно оглядываю и обнаруживаю девять хорошо замаскированных булавок. Конечно, звонок другу, и, конечно, зло вернется к отправителю. Кстати, за день или за два до этого эпизода поздно вечером я слышала шорох возле нашей двери и звуки убегающих ног.
Такие же булавки, только не девять, а две, я нашла в своем купальнике. Много лет я ходила в бассейн «Москва», а в тот день со мной плавали девочки из нашего театра – Груднева и Сидоренко, обе Татьяны и обе – близкие подруги Лёниной «бывшей». Не хочу брать греха на душу, подозревая их: со свечкой не стояла, но догадаться, откуда могла исходить угроза (зло), было несложно.
Глава 4
Отношение к сыну
Особенно трогательным, удивительным было отношение его к сыну – не родному по крови, но которого любил как родного. Он называл Дениса своим сыном, а Денис его с гордостью – отцом. С мужем я развелась в 1979 году, когда Денис учился в третьем классе, и вплоть до армии, все эти годы, его, Золотухина, как бы не существовало, не было даже телефонных звонков: тогда его маленький ребенок не интересовал. Только Лёня – нет-нет да и напомнит: «Тебе не стыдно, Денис? Позвони отцу!» Но Денис, отвыкший от отца, мог и не позвонить. А перед тем как получить паспорт, что-то провернув в голове, он просит Лёню его усыновить и поменять свою фамилию Золотухин на Лёнину фамилию – Филатов. И я знаю, что Лёня с радостью бы усыновил Дениса, но посчитал это неправильным, несправедливым по отношению к родному отцу, что он мягко, чтобы не обидеть, постарался ему объяснить: «Денечка, это нехорошо, – я бы тебя усыновил, но ты же первый, когда
