Гибель одного сына на фронте, исчезновение другого где-то в бескрайнем Советском Союзе было слишком тяжело перенести. Когда София и Фриц узнали, что Макс, Эрнст и их семьи живы, они принялись горячо просить Бога о еще одном чуде для их семьи – благополучном возвращении Эрвина[892].

Бывший президент Чехословакии Эдуард Бенеш, эмигрировавший еще семь лет назад, возвращался в страну, желая отмщения и настраиваясь отнюдь не благодушно. Возможно, стремясь отвлечь внимание от своего провального руководства страной, Бенеш объявил, что намерен «раз и навсегда… покончить с немецкой проблемой в республике»[893].

За год до этого Гарольд Николсон, член британского парламента, узнал о планах Бенеша по послевоенному устройству Чехословакии и кратко изложил их в своем дневнике. Это была смесь политики этнических чисток, скопированной у Адольфа Гитлера, и коллективизации земель, позаимствованной у Советского Союза. Ян Масарик, сын первого президента страны и будущий министр иностранных дел в правительстве Бенеша, говорил Николсону:

Чехословакия станет соседкой России и поэтому должна хорошо с ней ладить. Это будет означать некоторую переориентацию внутренней политики в направлении государственного социализма и национализации шахт и лесов… Правительство обязано выслать большинство «плохих» немцев, но вполне готово оставить «хороших», если эти «хорошие» станут добропорядочными чехословацкими гражданами[894].

С окончанием войны позиции Бенеша укрепились. Новый министр юстиции Чехословакии заявил: «Хороших немцев нет, есть только плохие, и даже хуже, чем плохие. Они – злокачественная опухоль в нашем теле»[895]. Степень злобы тех дней отразилась в словах проповеди главы чешских католиков: «Раз в тысячу лет у нас появилась возможность свести счеты с немцами, воплощением зла, к которым неприменима заповедь «“возлюби ближнего своего”»[896].

Гитлеровская политика этнических чисток теперь обернулась против «расы господ»[897]. 28 октября 1946 г. Бенеш предложил «окончательно решить германский вопрос», заявив, что всех «судетских» немцев нужно изгнать из Чехословакии[898]. Его программа «ресловакизации» предусматривала лишение гражданства лиц немецкого происхождения, конфискацию их домов, ферм, активов, выдворение из страны[899]. Чтобы этнических немцев было легче опознать, они получили приказ нашить большую букву N на верхнюю одежду[900]. Любому чеху было ясно – перед ним немец. С родины выслали чуть ли не каждого третьего, в целом более трех миллионов граждан[901].

Бенеш осуществил одно из крупнейших в XX веке вынужденных переселений народов[902]. В списке «судетских немцев», подлежавших высылке, были и «коллаборационист» Оскар Шиндлер, который во время холокоста спас 1200 евреев, и София и Фриц Ностиц-Ринеки со своими детьми[903].

Еще до войны Фриц записал все свое имущество на имя жены, в надежде сохранить его для семьи. Это не помогло. Все, что у них было, конфисковали. Против их воли Гитлер лишил их чешского гражданства и сделал гражданами Германского рейха. Бенеш отказался его вернуть[904]. Он стал как бы орудием гитлеровской вендетты, проклятием, тяготевшим над ними.

Фриц очень переживал, что семью выслали из-за того, что он служил в немецкой армии, но новое правительство Чехословакии сделало ему неожиданное предложение: если он разведется со своей «габсбургской» женой, то сохранит гражданство, активы и сможет вести в Чехословакии жизнь, которой много веков наслаждались и его предки, и он сам. Кроме того, графа заверили, что по суду он получит все права опеки над своими несовершеннолетними детьми[905].

Правительственные чиновники, совсем как Адольф Гитлер и нацисты, неизменно называли его тридцатипятилетнюю жену «принцессой Габсбург»[906]. Фриц сказал Софии: совершенно понятно, что бюрократы Бенеша не могли ни понять, кем были они с женой, ни увидеть разницы между Габсбургом и Гогенбергом[907]. Он сообщил правительству, что семейство Ностиц-Ринек в полном составе покинет Чехословакию[908].

В официальном документе о высылке указывались точная дата и время отъезда, как будто они выезжали из отеля, который уже готовился принять других гостей. Простыни, наволочки, полотенца и все необходимое в домашнем хозяйстве предстояло купить, кровати – заправить, кастрюли, горшки, сковородки – отдраить и вымыть и даже в мыльницы положить новое мыло. Правительственные инспекторы должны были принять дом, убедиться, что в него можно заселить новых жильцов, и только после этого семья могла получить пропуск на безопасную депортацию[909]. Бандиты нападали на тысячи людей, не получивших таких пропусков, убивали и избивали их, но чешская полиция закрывала на это глаза[910].

Каждому члену семьи разрешили взять с собой лишь небольшую сумку; много лет назад София получила такой же приказ, когда ее выселяли из Конопиште. Второй раз в жизни она лишалась и дома, и родины. София не взяла с собой почти ничего, кроме семейных фотографий и памятных вещиц своих отсутствующих сыновей. Самое трудное в расставании с домом, церковью, окрестностями и городом, которые он так любила, было уехать без Эрвина и Франца[911].