— Скажи честно, — повторил почти идентичный летописцу внешне эльф, указав на Энта, — при нём.

— Чистосердечное признание и раскаяние смягчит мой приговор? — рассмеялся припёртый к трясине Глорфиндел. — Если я выдам сообщников, мне сохранят жизнь и позволят остаться с вами в качестве слуги?

Клинок выскользнул из ножен, синие глаза воина вспыхнули.

— Ты же понимаешь, это бессмысленно, — незнакомец погладил могучую руку Пастыря Деревьев. — Даже юный Энт способен справиться с тобой. Ты просил помощи, и мы готовы оказать её при одном условии.

— Нет! — золотоволосый Нолдо отпрыгнул назад, быстро пробежал через топь и, практически не измазавшись, выбрался на траву, всё ещё держа перед собой оружие.

— Ты не найдёшь, что ищешь, — рассмеялся вслед слишком похожий на Квеннара эльф, — потому что боишься дарить тепло! Твоё милосердие — убийство без боли. А живое и угнетённое нуждается в заботе! Уходите! Здесь ничего для вас нет!

«Смотри на то, что не суждено увидеть. Посмотри в последний раз!»

Призрачная поляна, усеянная золотыми цветами, истаивала позади, постепенно скрываясь за тёмными стволами. Воин не обернулся. Он осторожно пошёл к собратьям, слушая исчезающий вдали незнакомый женский и собственный детский голос, и, несмотря на всё сказанное, теперь почему-то не сомневался, что Белая роща найдётся.

Примечание к части Песни:

"Судьба" из мюзикла "Ромео и Джульетта"

"Лесной царь" Woodscream

Кто сильнее боится

— Не смей мне это говорить! И ты тоже! Поняли?!

Стоявшая у двери «Мастерской Очарования» эльфийка многозначительно переглянулась с помощницей, и обе совершенно серьёзно посмотрели на ворвавшуюся, словно таран в ворота крепости, гномиху.

— Чтобы не сказать лишнего, госпожа, — вымученно улыбнулась мертвенно-бледная хозяйка мастерской, — мы должны знать, что именно не говорить.

— Что тощая корова ещё не лань! — зло выпалила Изумрудик, садясь в самое мягкое кресло перед самым большим зеркалом.

— Ты прекрасно выглядишь, госпожа, — снова изобразила радость и восхищение Пилинэль, начав ласково разглаживать крупные локоны сильно похудевшей гномихи.

Даже через многие слои роскошных тканей и драгоценностей было видно, что дева ест слишком мало, стараясь выглядеть стройнее, однако коренастая ширококостная гномиха при всём желании не сможет походить фигурой на эльфийку. Только Изумрудик не желала принимать неугодную правду.

— Мы с семьёй у вас в Таргелионе проездом, — сообщила, рассматривая своё отражение, гостья «Мастерской Очарования». — У нас есть важные дела на юге, и мне удалось уговорить отца заехать в Химлад. Кстати, дорогая моя, — зарумянилась гномиха, обращаясь к совершенно несчастной Пилинэль, — я привезла тебе подарки, а главное, хочу сказать: твоя мазь действительно не даёт расти волосам на лице! Я теперь могу не бриться по четыре дня, представляешь! Нагнись ко мне — расцелую! И ты почувствуешь, какие нежные у меня щёки, хотя я уже третий день без бритвы.

Эльфийка покорно подчинилась. Неожиданная нежность всегда грубоватой Изумрудик была неприятна и мила одновременно, и Пилинэль почувствовала, что сейчас расплачется.

— Я знаю, о чём вы все подумали, — захохотала гномиха, — но нет, не надейтесь на новый спектакль! Артистам надоело. Гонорар маловат. Я еду на Нарог. — Она сделала многозначительную паузу. — К мужу. Он там самый важный гном! А в Химлад забегу на денёк-другой по торговым делам. Но, конечно, кое-кто должен узнать, что главное сокровище его жизни досталось другому!

Незаметно вдохнув терпкий аромат содержимого крохотного пузырька, Пилинэль неестественно зарумянилась поверх трупной бледности. Улыбка красивее не стала.

— Пусть этот неудачник знает, — с плохо скрываемой обидой в голосе продолжала говорить Изумрудик, — что если долго смотреть на девушку, можно увидеть, как она выходит замуж! Вот так-то. А теперь, девочки, вы меня выслушали, спасибо, что не назвали тощей коровой, пора приниматься за работу! Я должна быть ослепительна сегодня вечером! Какой-то эльфийский художник будет писать мой портрет — папочка договорился. Представляете, как это важно, и сколько я готова заплатить, чтобы мой дивный лик остался в веках жемчужиной или… нет, бриллиантом какого-нибудь роскошного дворца? Отвечу: вы не представляете.

Мастерицы заулыбались, и даже Пилинэль смогла пересилить себя и немного развеселиться, несмотря ни на что.

***

— Нет, мне её не жаль! — Оэруиль сама в глубине души удивилась собственной злобе, но эмоции захлестнули, и самообладание пало в неравном бою. — Ни капли сочувствия к этой женщине!

Смотря на удивлённую служанку, надеясь, что та всё передаст ненавистному королю-супругу, дочь лорда Каленовэ обернулась к зеркалу, потом к окну, подошла к двери, затем к другой, вернулась к столу с угощением.

— Засахаренные яблоки! — фыркнула королева. — Сушёная клюква и черника. Знаешь, когда это всё собирали?

— Госпожа, — снова заговорила Нолдиэ, верная своему владыке, — Пилинэль просила тебя, как мать…

— А я не понимаю её, — злобно прищурилась законная супруга Морифинвэ Феанариона, — у меня нет детей. А моя матушка относилась ко мне, словно к товару, который можно обменять на благосклонность нового соседа.

— Мне вовсе необязательно это знать, — извиняющимся тоном произнесла, поклонившись, служанка, — я готова передать любое письмо…

— Я не собираюсь писать писем, — начала изображать высокомерие и уверенность королева, — я вообще не планирую отвечать этой женщине!

Приказав прийти всем девушкам, прислуживающим ей по приказу мужа, рассчитывая распустить нужные сплетни, делая вид, что созвала «верных помощниц» вовсе не для этого, а лишь чтобы выразить негодование, дочь лорда Каленовэ продолжила представление, всё сильнее дрожа и запинаясь:

— Пока я, ваша королева, мёрзла в жуткой крепости на севере и на заснеженных дорогах, пока выслушивала насмешки наугрим, недостойных даже смотреть на меня, пока подвергала свою драгоценную жизнь опасности, находясь на границе с владениями врага Белерианда, эта попрошайка грелась в тёплой уютной мастерской, обласканная МОИМ мужем, одариваемая драгоценностями и любовью народа! Незаслуженной! И о чём смеет просить эта грязная подушка? Чтобы я убедила короля пощадить плевки её чрева, засунуть их мамочке под крылышко, и тем самым нанести непоправимый вред планам таргелионского владыки?!

— Пилинэль просила не как… политик, — вступила в разговор ещё одна шпионка, — она молила, как мать, чьи сыновья…

— Я. Не. Мать. — Угрожающе напомнила Оэруиль. — Я её не понимаю. Грязная