Вот что отмечает важного современная литература[341]:

Вторая половина XVIII века в России связана с именем императрицы, чье правление составило целую, неделимую эпоху в истории огромной страны. Хотя Екатерина II взошла на престол в 1762 году, уже с 1744-го (мнение, правда, оспаривается), С момента своего появления в российской столице, она оказывала влияние на ход событий в огромной империи. Правда, в первые годы жизни в Санкт-Петербурге юная немецкая принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская (родилась 21 апреля 1729 года), повенчанная с наследником престола (будущим императором Петром Федоровичем, тоже — немцем) под именем Екатерины Алексеевны, казалась не более «чем игрушкой в чужих руках» (не совсем справедливо). Таковой она впрочем, какое-то время и была, существуя между «молотом и наковальней» — себялюбивой и деспотичной императрицей Елизаветой Петровной, с одной стороны, и не скрывавшим неприязни к супруге мужем-недорослем — с другой. Но в суете и склоках придворной жизни Екатерина ни на минуту не теряла своей главной цели, ради которой она приехала из далекой, но культурной Германии в суровую Россию, ради которой терпеливо сносила горькие обиды, насмешки, а иногда и откровенные оскорбления. Цель — корона Российской империи.

Екатерина быстро уяснила для себя, что ее незадачливый муж не даст ей ни единого шанса к тому, чтобы она продвинулась к своей заветной цели, сохранив еще и уважение окружающего ее общества (в том, что так и будет, будущая императрица не сомневалась ни минуты). Она настойчиво и сознательно стремилась к тому, чтобы быть в хороших, если не в приятельских, отношениях как с влиятельнейшими сановниками Елизаветы Петровны, так и с иерархами православной церкви, с послами ведущих европейских держав, с «объектами многочисленных амурных увлечений собственного мужа».

При этом будущая императрица еще и много занималась самообразованием, читала труды французских просветителей, английских экономистов и немецких философов, упорно осваивая коварный русский язык.

Дворцовым переворотом 28 июня 1762 года на российский престол была возведена не случайная женщина, как бывало не раз в российской истории XVIII века, а «долго и целеустремленно готовившаяся к принятой на себя роли».

Первые два-три года царствования Екатерины II заслуживают специального рассмотрения по двум причинам: в эти годы императрица старательно разбирала то, что осталось ей в наследство от дочери Петра Великого, а с другой стороны, в эти же годы «выявились зачатки новой политики, получившей название просвещенного абсолютизма»[342].

Спустя семь лет после вступления на престол, когда положение Екатерины в стране стало достаточно прочным и, казалось, ничто ей не грозило, она «мрачными красками обрисовала положение страны в год», когда встала у руля власти: «финансы находились в запущенном состоянии, отсутствовали даже сметы доходов и расходов, армия не получала жалованье, флот гнил, крепости разрушались, повсюду народ стонал от произвола и лихоимства приказных служителей, повсюду царил неправый суд, тюрьмы были переполнены колодниками, в неповиновении находились 49 тысяч приписных к уральским заводам крестьян, а помещичьих и монастырских крестьян в Европейской России — 150 тысяч».

Обрисовав подобным образом ситуацию, сложившуюся в стране, императрица Екатерина Алексеевна чересчур «сгустила краски, но во многом она соответствовала действительности». Екатерина еще скромно умолчала о двух главных бедах, которые несколько лет просто не давали ей спать: «первая состояла в насильственном овладении престолом, права на который у нее отсутствовали совершенно; вторая беда — это наличие трех законных претендентов на престол в лице двух свергнутых императоров и наследника — сына Павла Петровича».

От незадачливого мужа Петра Федоровича удалось избавиться достаточно быстро: через неделю после захвата власти его убили гвардейские офицеры, «приставленные для охраны». Нелюбимый (и это надо признать) сын Павел Петрович никакой реальной угрозы собой не представлял: он не имел надежных союзников ни в гвардейских полках, ни при дворе, ни среди сановников, не говоря уже о спецслужбах.

Единственная угроза могла исходить от пребывавшего в качестве узника в Шлиссельбургской крепости 22-летнего Иоанна Антоновича. Как считают исследователи, «не случайно императрица вскоре после воцарения пожелала на него взглянуть: он выглядел физически здоровым, но многолетняя жизнь в полной изоляции нанесла невосполнимый урон — он оказался умственно неразвитым и косноязычным молодым человеком». После посещения, естественно тайного, тюрьмы, где томилась российская «Железная маска», Екатерина Алексеевна успокоилась: нет, этот бледный, замученный желудочными болями молодой человек, с акцентом говорящий по-русски, не пользующийся никаким уважением даже среди охранявших его тюремщиков не представляет для нее никакой серьезной опасности. Это так, но самозванцев, претендующих на престол, вполне хватало.

Екатерина, кроме того, «не упомянула о внешнеполитическом наследии, полученном от супруга: разрыв с союзниками по Семилетней войне, заключение союза со вчерашним неприятелем Фридрихом II, передача в его распоряжение корпуса Чернышева и подготовка к войне с Данией». И здесь, во внешней политике ей досталось не самое лучшее наследство. Историки считают, что «проще и выгоднее всего для Екатерины было дезавуировать внешнеполитические акции Петра III — они были крайне непопулярны как в обществе, так и в действующей армии и особенно в гвардейских полках, по повелению императора готовившихся к походу против Дании. Однако отказ от внешнеполитического курса супруга был неполным: Екатерина не пожелала пребывать в лагере союзников, чтобы продолжать Семилетнюю войну, но, к радости изнеженных гвардейцев, отменила датский поход и отозвала корпус Захара Чернышева. Не разорвала она и союза с Фридрихом II, поскольку имела виды на благожелательное отношение прусского короля к судьбам трона Речи Посполитой, где ожидали скорой смерти Августа III, а также Курляндии, где императрица намеревалась вернуть герцогскую корону Бирону».

Первые шаги императрицы на международной арене можно считать вполне удачными. И не последнюю роль в том сыграли российские дипломаты, прекрасно осведомленные о политических играх, развернувшиеся в Западной Европе. Кроме того, они пустили в ход все необходимые тайные рычаги влияния, дабы не допустить внешней изоляции России (внешняя разведка сработала безукоризненно). Европейские державы спокойно среагировали на серьезные «телодвижения» России, направленные на изменение той ситуации, которая сложилась вокруг нее после окончания Семилетней войны[343].

Нельзя не согласиться с современной точкой зрения о том, что для Екатерины сложность представляли внутриполитические задачи: «Именно в этой сфере от императрицы требовалось проявить максимум осторожности, предусмотрительности, умения лавировать и даже действовать вопреки своим убеждениям. Этими качествами она обладала в полной мере.

Преемственность политики в отношении дворян императрица подтвердила указом 3 июля 1762 года, повелевавшим крестьянам находиться в таком же беспрекословном повиновении помещикам, как и прежде. Заметим, личные воззрения Екатерины на крепостное право